Кто я для себя

— Давно. Летом в Калакаче, зимой в Старом Сланкамене. Они с моим дядей были неразлучны. Подружились в армии в Дебре, служили на границе, рассказывали, как ловили форелей на Радике, да так потом и рыбачили вместе, все последующие годы. И меня приняли в компанию, чтобы я обучился ремеслу. Сначала я им ловил живца, смешивал приманку, привязывал леску на удочки, чтобы им самим не надевать очков, а потом набрался опыта и стал равноправным членом компании. А теперь мне не с кем выехать из Белграда на рыбалку. Рыбачу на Устье и по набережным, между дебаркадерами, где и начинал мальчишкой, тогда еще не было всех этих новомодных штучек. Теперь мне немного неловко: вдруг кто-то знакомый увидит, как я выжидаю с удочкой, будет смеяться. Серьезный человек, а рыбачит, где попало.

— Верно, дело говорите, поэтому и я перебрался в дикие уголки. В смысле, когда-то, они, и правда, были дикие, а теперь дача на даче, но это все же лучше, чем у Бранкова моста, где сотни желающих поудить рыбу борются за кусочек берега. Но…

— Скажите…

— Может, перейдем на «ты»? Я вижу, ты в этом деле разбираешься, а все рыбаки на «ты».

— Договорились.

Так всё и началось. И сразу продолжилось.

— Ну, когда поедем?

— Как вам удобно. То есть, тебе.

— Завтра?

— Самое позднее — послезавтра.

Сколько с тех пор было бесед о ловле рыбы! И прекрасных дней, проведенных на реке, с уловом, а чаще без него. Настоящим рыбакам не так важна рыба, как сам ритуал: облака, утро, сумерки, ветер и дождь, стена леса за плечами и широкая река, по которой плывут теплоходы, баржи, буксиры, плоскодонки и просто лодки. И всякий сброд. Я имею в виду не людей, а все те мелкие веточки, листья и всякий сор, который крутится в воде, его-то рыбаки и называют «сброд». Как вода поднимется — «полные сети сброда». А потом так стали говорить и о плохих людях, а первое значение стерлось и забылось, помнят его лишь старые рыбаки. На одном из упомянутых судов, а именно на неприглядной, но просторной быстроходной лодке, мы открыли дискуссионный клуб под открытым небом, и так годами, потихоньку старея. Как перестает клевать, начинаются рассказы.

Взять, например, про Глигория, по прозвищу Дьякон, который, как и мой дядя, давно покинул этот мир. Не то что бы он врал, мы сами подстрекали его к выдумкам, чтобы он сдабривал их подробностями, по некой особой формуле постоянного добавления деталей, придумывания, преувеличения. Например, поймает мой дядя судака, под килограмм или чуть меньше. И привязывая лодку, мы тут же сообщали любопытствующим с другого берега, что нам попалось сегодня, тот судак уже весил полтора килограмма. Мало того, за ночь он вырастал и на следующий день весил уже два с половиной. На следующей неделе этот судак превращался в трех судаков, по три килограмма каждый. А через год уже везде говорили, что тогда-то и тогда-то, да вы и сами помните, когда, да, в мясопустную среду, мы наловили столько судаков, что борт лодки заливало волной, ух, как мы были нагружены, едва к берега пристали. Все это с универсальной присказкой «чтоб тебя баба». Забросит Глигорий удочку и провожает ее словами: «давай, не ломайся, чтоб тебя баба». Попадется ему лещ или красноперка, он немного раззадорится, вытаскивая рыбу из воды, и говорит: «Тихо, что ты вырываешься, чтоб тебя баба, не пойдешь на рынок в Пазове, а прямо ко мне в сковороду». «Ну-ка, малой, — обращается он ко мне, — дай мне немного этой мамалыги, я и не таких едал, что мне эти хитрые карлики, привереды, чтоб их баба».

Однажды он закинул удочку, воодушевился и рассказал историю, как отец выгнал его в пятнадцать лет из дома, а точнее, отдал в обучение ремеслу, потому что свиней пасти он не хотел, ни в другой работе помогать. Он уже тогда увлекся рыбалкой, сбегал с уроков на реку, рос настоящим Пурой Моцей.[18]

— И в один прекрасный день, чтоб меня баба, — рассказывал Глигорий, — когда я отцу уже надоел со своими постоянными уловами, — а рыбы я приносил столько, что мы ею и свиней, и кур кормили, — он мне и говорит: «Слушай, с меня хватит, иди-ка ты к дядьке, ремеслу учиться, я с ним поговорил, он тебя примет, если будешь слушаться. Крестьянина из тебя не выйдет, лучше бы я тебя из дерева выстругал, хотя бы свиньям было обо что зад почесать». Вот так я и подался в цирюльники, выучился, но своего дела не открыл. Мне и у дяди хватало работы, и рыбачить я мог сколько влезет. После армии он меня женил, немного против моей воли, пора мол, чтоб их баба. И вот живу я с молодой женой несколько лет, но никакого главы семейства из меня не вышло. А разошлись мы так, смешнее некуда, так уж бог решил.