Кто я? (СИ)

Ломов отсутствовал довольно долго и Черов узнал много историй из детства будущей супруги. Как-то, само собой, научился контролировать своё напряжённое тело и сумел расслабить мышцы. Так, чтобы впоследствии, не страдать от отёчности и, в случае обретения свободы, не валяться мешком, а мгновенно начать действовать. Онемевшие пальцы обрели чувствительность и, если присмотреться, становилось видно, что они слегка подрагивают, дистанцируясь от смертоносной сферы, прочно примотанной к ладони скотчем.

К болтовне напарника Денис относился снисходительно. Понимал, что парню до чёртиков страшно и, озвучивая воспоминания, он борется с танатофобией. Его инструктор на ускоренных курсах при школе милиции говорил, что подобный навязчивый страх внезапной смерти главный бич нынешнего поколения. Всё связано с новой идеологией и сменой курса, определяющего общественно-политическую реальность. Прежние ценности, такие как семья, ответственность перед Родиной и долг перед страной, любовь к ближнему и социальная справедливость, приверженность к определённой конфессии и следование церковным догмам, давно нивелировались на уровне городских конгломератов. Там вновь правили деньги, насаждалась идеи потребительства, экстравагантность, расточительность, выставление напоказ богатства. На смену обычной субкультурной богеме, возрождались принципы элитарности, выставлялись на показ привилегии. Получение баллов за правильный социальный статус, породил ажиотаж и желание иметь престижный ранг. На новый виток вышли хейтерство и буллинг не только отдельных личностей, но целых социальных групп. Общество расслаивалось по сословному принципу, на элиту и обслуживающий её планктон.

Пока в человейниках, как называли Сити провинциалы, нарастала борьба за место под Солнцем, в регионах участились случаи нервных психозов, связанных с потерей смысла жизни. О чём должен мечтать простой аграрий, если законных способов выделиться из своего пласта не существует? Вот тут танатофобия достигла масштабов эпидемии. Умереть, не достигнув следующей ступеньки карьерной лестницы, стало страшилкой поколения Дениса и Родиона.

Многих спасал здоровый пофигизм, но и на нём далеко не уедешь. Рано или поздно семья, общество, культурная или религиозная принадлежность поставит перед выбором. И этот выбор некоторых пугал больше смерти.

Ломов идейный, ему проще...

Стоило Черову задуматься над мотивацией отставника, как тот появился, задумчиво бредя между сосен. От прежней, лёгкой, слегка танцующей походки, ничего не осталось. То ли возраст сказывался на неутомимом ветеране, то ли, ничего не найдя, он засомневался в честности бывшей ученицы. Денис помнил скептицизм, звучащий в вопросах отставника. Возможно сейчас он начал подозревать её во лжи, отчего сник и расстроился.

— Эй, военный! — придавая голосу требовательные нотки, крикнул Черов, — Ты понимаешь, с кем связался? Я представитель власти, а ты беглый преступник! Тебе только за инцидент в Михалях статья светит! За оказание сопротивления, оставление места преступления и насилие по отношению к сотрудникам правоохранительных органов!

— Послушай, сотрудник органов, — абсолютно безразличным тоном начал Ломав, — Сбавь обороты. Сейчас ты мне совершенно не интересен, поэтому рекомендую оставаться в том же статусе. Не дай Бог, у меня возникнут к тебе вопросы. Молись, чтобы этого не произошло.

Ломов снял рюкзак, извлёк из него компактный примус, два котелка, по размерам, входящим один в другой и разборный таганок в виде треноги. Затем оцепил от бокового кронштейна фляжку, потряс, прислушиваясь к бульканью и двинулся в овражек, собираясь наполнить из ручья.

Вернувшись, направился к поваленной сосне, за которой валялся связанный панк.

— Пить хочешь, человек-недоразумение? — спросил отставник, протягивая фляжку, с которой стекали капли влаги.

— Хочу! — донёсся ответ Гизмо, — Руки освободи, а то лежу как червяк под стволом.

— Почему как? — хмыкнул Ломов, — Сравнение с тобой принижает достоинство червей. Поверь.

Он присел на корточки, достал нож из чехла и освободил Мельникова. Спустя несколько секунд над поваленным деревом появилась голова парня. Он прислонился к мшистому стволу и жадно приник к фляжке.

В этот момент Черов отчётливо ощутил, насколько страдает от жажды сам. Одно дело думать о воде как об условной жидкости, существующей релятивно, и другое, наблюдать наслаждение товарища, утоляющего жажду. Он хотел напомнить о себе, но испугался язвительного отказа.

— Ты нас убьёшь? — устав поглощать жидкость, спросил Мельников.

— Не льсти себе, — ответствовал Ломов, — Кому вы нужны, чтобы тратить на вас патроны? Жрать тоже, небось, хочешь?

— Не отказался бы, — осторожно признался панк, всё ещё не понимая цели вопросов ветерана, — В больничке на ужин только каша была и компот. Молодой растущий организм без мяса впадает в депрессию.

— Я сейчас освобожу тебе ноги, а ты быстренько соберёшь веток для костра. Потом вскипятим воду, заварим чаёк из бодрящего травяного сбора и побеседуем. Договорились?

— Не боишься, что сбегу?