Кто ищет, тот всегда найдёт. Роман

Не удалось мне пофилонить на удобной больничной койке, в целебной закупоренной атмосфере, среди приятного общества и в нежной женской холе. Не удалось и завершить диссертацию – успел только аккуратно вывести фамилию и имя-отчество автора, надписать название опуса: «Геолого-геофизическое моделирование месторождений» и сочинить самое трудное начало «Введение» о требованиях ЦК и Правительства и постановлениях Мингео. Через неделю вернулся Иваныч, чем-то или кем-то взвинченный и недовольный, снял с колена шины, и я, не удержавшись, почесал открытые места, а он помял колено и заставил осторожно посгибать ногу. От радости я задрыгал ею, а он почему-то сердито выругал за то, что совсем не шевелю. Тогда я перестал дрыгать и чуть-чуть пошевелил.

          - Смелее! – потребовал садист в белом халате, но мои усиленные страхом мозговые сигналы почему-то не доходили до колена. И тогда экзекутор сам стал без спроса сгибать и разгибать мою ногу да ещё и спрашивать, издеваясь:

          - Больно? А так?

          А я, покрывшись потом, ничего не знал и ничего не чувствовал, только задавленно бубнил:

          - Да! Нет!

          Но на этом Иваныч не унялся и, поставив меня на костыли, приказал опереться на больную ногу. Как бы не так! Мне и на одной хорошо, я уже привык. Такой подлости я от него не ожидал и, естественно, отказался.

          - Трус!! – закричал взбешённый целитель, выплёскивая с этим лестным определением всю скопившуюся с утра злость.

          «Ну и пусть», - думаю, - «трусы – люди благоразумные, они всегда устраиваются всякими помощниками, консультантами, референтами, всеми уважаемы, ничего не делают, ни за что не отвечают, а денежки гребут».

          - Нет! – решительно отказываюсь от выгодного определения, с грохотом отбрасываю костыли и, удерживая равновесие на здоровой ноге, больной имитирую прикосновение к полу.

          Иваныч, добившись своего и сознавая жестокость нового лечебного метода, подобрал и сам всунул костыли мне под мышки и спокойно попросил:

          - Давай, попробуй опереться, пожалуйста, медленно и расслабленно. Ты сможешь, я знаю.

          Если знает, зачем просит? Всё у них, у медиков, на обмане. Держи, больной, ухо востро, а то ни за понюшку угробят инженеры человеческих тел. С другой стороны, если он знает, то мне сам бог велел – взял и оперся, чуть-чуть, стою на двух ногах, одна как вкопанная, а другая, больная, вибрирует, подлая, от страха. Я слышал, что страх любит сосредотачиваться в отдельных частях тела: то ноги отнимаются, то руки трясутся, то живот подводит, то мозги туманит, но у меня так впервые. Однако боли в колене, я бы сказал, если бы он спросил, нет. Нет той, что была на скале и в ковылянии по тайге, и которой ждал.

          - Ну, вот, а ты боялся. Молодец, кавалерист! – хвалит улыбающийся Иваныч.

          Кто боялся? Я? Да я в жизни ничего не боялся! Кроме тараканов. Особенно когда они ночью, кровожадно шелестя челюстями, сговариваются и парашютируют с потолка на кровать. Так и кажется, что отгрызут что-нибудь во сне. Раздухарившись, пытаюсь лихо шагнуть больной ногой, но испуганный доктор удерживает, схватив за плечо.

          - Не торопись. Пока присаживайся.

          Сграбастал моё меддосье, полистал, раздумывая о чём-то, но, не придя ни к какому решению, спросил совета у более компетентного собеседника:

          - Что мне с тобой делать? Полежишь ещё пару недель или выписать?

          Бедное моё сердечко отчаянно заколотилось, предчувствуя свободу, а я, не сомневаясь, посоветовал:

          - Пусть полежит, - он, не ожидая такого предложения, уставился на меня с интересом, - но только дома.

          Иваныч рассмеялся.

          - Наши мнения, коллега, пожалуй, совпали, и это облегчает решение.

          Он что-то записал на последней странице моей яркой медицинской истории, захлопнул её и повернулся ко мне.

          - Ты как насчёт спиртного?

          Тут уже у меня от неожиданности отвалилась челюсть.

          - Можно, - отвечаю неуверенно, не отваживаясь обидеть личного врача отказом.

          Иваныч снова захохотал, совсем оправившись от утренней депрессии.

          - С тобой не соскучишься! Это ты мне должен выставить за отличную работу, а не я тебе, смехотерапевт доморощенный.

          Вон ведь как повернул, обрадовавшись собутыльнику.

          - Можно, - отвечаю опять и тоже радуюсь, что у него ничего не выйдет. – Только Петьки нет.

          - Какого Петьки?

          - Ну… этого, - и вытягиваю руку вперёд, как у Петьки в гипсе. – Ему удобно авоську вешать.

          Иваныч опять рассмеялся, но слабо, и соглашается:

          - Без Петьки не обойтись. А теперь запомни: во-первых, если по пьянке или по разгильдяйству треснешься ещё раз этим коленом, чинить не буду. Сразу всю ногу ампутирую по самую шею. И второе: если к Новому году пойдёшь без костылей, с тросточкой, то за тобой пара бутылок хорошего коньяка. Усёк?

          - Можно, - соглашаюсь в третий раз, поклявшись про себя, что если будет так, как он обещает, презентовать не две, а десять. – Константин Иванович! – обращаюсь напоследок.

          - Что ещё? – опять начинает злиться Жуков.

          - Не надо мне бюллетня, - добровольно отказываюсь от индульгенции для лодырей. – До весны мы в конторе работаем, я смогу, - и сразу представляю, как обрадуется Шпацерман, когда узнает, что придётся мне платить по полной, а не половину по бытовой травме.