Кто ищет, тот всегда найдёт. Роман

          Дальше последовали выборы. Многие загалдели, что от добра добра не ищут, и требовали оставить командиршей чертёжницу, но та вдруг заплакала и, вытирая глаза и очки, тихо отказалась: «Не буду», и все поняли, что выбор их был неудачным. И тогда я, почувствовав, что кроме боевого обстрелянного лейтенанта выбирать некого, предложил, оттягивая сладостный момент:

          - Нам нужен на этом важном посту человек, не понаслышке знающий ратное дело, и поэтому предлагаю выбрать участника двух японских войн деда Банзая.

          Почему-то моё сверхрациональное предложение не понравилось партийному комитету, и Алевтина, поднявшись, отвергла кандидатуру деда, не найдя более веской причины, кроме той, что ветеран неграмотен и не сможет писать отчёты. А взамен предложила товарища Трапершу, которая проявила себя грамотным составителем протоколов собраний. Та, засмущавшись, опустила голову и спрятала заблестевшие радостью глаза и зря: если бы встретилась взглядом с лучшей подругой Коганшей, то наверняка бы отказалась. Проголосовали, естественно, единогласно, а я опять остался с носом. После обеда работал только один идиот, а второй попрыгал на очередной осмотр к  Ангелине.

          Ангелина была на редкость в хорошем настроении. Наверное, обрадовалась мне. Пока я сидел на холодной клеёнчатой кушетке, ожидая осмотра самой дорогой для меня детали тела, она что-то сосредоточенно заносила в мой медгроссбух, а, закончив, не стала ничего щупать, а поднялась, озарённая внутренней улыбкой и позвала:

          - Идём, - и вышла в пустой коридор, освобождённый отдыхающими от безделья доходягами, отобрала левый костыль и неожиданно, без всякого предупреждения хотя бы за неделю, приказала: - Иди.

          - Куда? – глупо спросил я, непроизвольно отыскивая левой рукой отсутствующую подпорку.

          - По коридору. До конца и обратно, - объяснила и обрадовала: - Не бойся, ты в больнице.

          Этого-то я больше всего и боялся: упаду, расшибу колено и без промедления в знакомую палату на долгую вылежку к старым друзьям. А потому поскакал на одной ноге да с таким грохотом, что из палат стали высовываться озадаченные серые жмурики с серыми заспанными физиями.

          - Да не так! – сердится стартёрша. – На ногу опирайся, дай ей работу, - приказывает, - и не шуми так, а то всех мёртвых поднимешь.

          Я совсем испугался – оказывается, у них здесь мертвяков куча, замедлился, оперся на больную ногу, помогая костылём, пошёл так сначала медленно, потом быстрее, вихляя в такт задом, радуясь, что нога и я вместе с ней терпим, даже залыбился от удовольствия. А тут ещё Ксюша откуда-то вышла, смотрит на мой забег и тоже улыбается.

          - У нас есть свободная трость? – спрашивает её Ангелина, улыбаясь. И чего они радуются моей радости? И вдруг разом осенило! Сговор! Ангелина узнала о нашем договоре с Иванычем и тоже метит на мой коньяк. Ладно, я не жадный, лишь бы на ноги встать. А уже стою, держусь не за костыль, а за гладкую палку с ручкой крюком.

          - Иди, - опять понукает Ангелина в нетерпении заполучить коньяк. Я и заковылял как денди лондонский по скверному стриту с изящной тростью, хотел помахать ею на ходу, но больное колено не выдержало полной нагрузки и чуть не переломилось.

          - Не спеши, - уговаривает испуганная алкоголичка, - во всяком деле и, особенно, в выздоровлении поспешность вредна.

          Могла бы мне об этом и не говорить. Я всегда и всюду лезу поперёд батьки и выучил на своих шишках, чего стоит торопливость. Но первым быть всегда интереснее, чем опоздавшим.

          - Всё, - говорит Ангелина спокойно, - можешь уходить. И так всех на ноги поднял. Больше мы не нужны друг другу.

          А я и не знаю, что сказать в ответ, только бессмысленно бормочу, никак не желая расставаться:

          - Спасибо… спасибо большое… спасибо за всё…

          - Не мне спасибо, - отвергает благодарность гордая врачиха, - Жукова благодари – он тебе колено сделал, только он и мог. – Вздохнула и добавила скорее для себя, чем для меня: - Ему бы чуточку характера, знаменитейшим бы хирургом стал.

          Я чуть не выронил трость, услышав, что она говорит об Иваныче то же самое, что и он недавно говорил о ней. Слова вымолвить не могу, совсем растерялся.

          - Что уставился? – усмехается она. – Иди давай.

          Ладно, думаю, пусть сами разбираются, кто прав, а кто виноват. Третий всегда лишний. Надо бы двигать из больнички, а не могу, всё кажется, что что-то недоделал, недосказал, как с Марьей. Радость переполняет так, что не могу просто уйти, не поделившись ею.

          - Вы очень и очень симпатичная женщина, - говорю искренне дрогнувшим от правды голосом, - и очень и очень хороший врач.

          Она подозрительно быстро отвернулась, сердито сказала:

          - Да иди же ты! И больше не попадайся, - и вломилась в ближайшую палату, захлопнув за собою дверь.