Кто ищет, тот всегда найдёт. Роман

          Тогда все уже с опаской и исподтишка стали поглядывать на всемогущего богатыря, справедливо полагая: как дал, так и отнять может.

          - У передовиков, - гнёт своё моя адвокатша, - и так есть штаны, а Лопухов у нас почти год и до сих пор без штанов.

          Я с ужасом посмотрел на себя ниже пояса, испугавшись, что так оно и есть, а я по рассеянности до сих пор не заметил. Нет, что бы кто ни говорил, а Коганша – справедливый, добрый и очень умный человек, в чём я не раз убеждался и никогда не менял своего положительного мнения. Недаром она пользуется таким авторитетом. Я, конечно, стал смущённо отказываться, обещая купить штаны с премии и не позорить родной коллектив, хотя давно задумал другую, более ценную и нужную покупку. Шпац с ходу пресёк мои неубедительные вялые возражения и молчаливые возражения тех, кому тоже хотелось заграбастать костюмчик-шик.

          - Носи, Василий! И никогда не возражай женщинам.

          Это меня вконец убедило, и я неожиданно приоделся. Конечно, поблагодарил мать-Коганшу за заботу, на что она, добрая, очень даже приятно улыбнувшись, пожелала недоброго:

          - Женись скорей, пока не забичевал.

          Пока мы любезничали, около кассы скопилась приличная очередь, и наши, абсолютно бессовестные люди, ни за что не хотели пропустить вперёд, хотя бы через 5 человек, инвалида, ещё и попрекали:

          - Отхватил ни за что, ни про что приличную одёжку, а лезешь! Вали, пока не раздумали, не отобрали. – Пришлось стоять и отворачиваться от осуждающих гневных взглядов.

          Отоварившись и получив максимальный авансище, заскочил домой, бросил продуктовые подачки, свою и Игореву, на стол и устремился на всех трёх в «Культтовары».

          Вредина была на месте, борзея оттого, что ей приходится вкалывать, а мы шастаем за покупками.

          - А-а, - встречает как своего хахаля, - пришёл за частушками?

          Но не на того напала! Я её в упор не вижу, на тупой укол – ноль внимания, фунт презрения.

          - Какие, - спрашиваю важно, - у вас есть приличные проигрыватели?

          С неё сразу шелуха слезла. Проигрыватель – не частушки. Перестала кривить мерзко перекрашенные губы и отвечает нехотя:

          - Вон на полке два типа. Оба возьмёшь? – опять дразнится, всё ещё надеется мотануть на дармовщинку со мной на бал.

          Пусть, думаю, тешится: хорошо смеётся тот, кто смеётся последним, а ты, дура, не в моём возвышенном вкусе. Гляжу мимо, на полку. Один проигрыватель точь-в-точь, как у Когана, здесь, значит, брал. А рядом второй, больших размеров, но тоже чемоданчиком, только углы острые, как у патефона. Цвет приятный, тёмно-синий, сам более плоский и застёжки блестящие. Вещь – сразу видно! Дороже того в полтора раза, да ладно: живём-то однова!

          - Этот, - показываю пальчиком и помахал им для уверенности.

          У торговки и челюсть отвисла, открыв неровные плохо вычищенные зубы с железной фиксой, - никак она не ожидала, что я всерьёз пришёл за покупкой, а не за нею.

          - Берёшь или смотреть будешь? – не сдаётся, предчувствуя, однако, моё предпочтение.

          - Сначала покажите, - прошу вежливо, - и если целый, то возьму.

          Сердце моё забилось Лунной сонатой, когда эта синяя штуковина оказалась перед моими глазами. На крышке бегучими накладными буквами красиво выведено: «Мелодия», замки под небрежными руками продавщицы громко щёлкнули, крышка откинулась, а под ней всё как надо, и динамик в крышке, и плоский адаптер пришпилен хомутом, и круг с блестящим ободком. А когда зазвучало медленное аргентинское танго, все в магазине стали оглядываться и опасно приближаться.

          - Стоп! – командую в страхе. – Беру. – Знаю я наш народ: стоит увидеть, как кто-нибудь что-нибудь покупает, враз набегут и расхватают, даже если и не нужно.

          Продавщица с треском захлопнула крышку, защёлкнула замки – конечно, не своё – не жалко, с шумом подвинула ко мне чемодан.

          - Ещё что-нибудь? – провоцирует профессионально.

          - А добавьте, - разухабился я, - ещё пару серьёзных пластинок, какие у вас есть.

          Она порылась во вчерашней куче и подаёт две. На одной – Первый концерт для фортепиано с оркестром хорошо известного мне Чайковского занимает обе стороны под завязку. На целую пластинку всего один концерт! Поколебавшись, всё же взял. А на второй: на одной стороне – Ромео и Джульетта, а на обороте – Итальянское каприччио того же композитора. Другое дело – две вещи. Тоже взял.

          - Беру, - сообщаю, - и это.

          - Пожалуйста, - цедит сквозь сжатые зубы.

          - Спасибо, - отвечаю я, и мы расстаёмся, слава богу, не поняв друг друга.

          Занёс драгоценную вещь домой, порадовавшись, что никто из подаривших мне костюмчик не встретился, и потелепал в больницу, узнать насчёт Иваныча. В нашем отделении было пусто и необычно тихо. Только за столиком под зажжённой настольной лампой привычно дремала, положив голову на руки, незаменимая Ксюша и очень испугалась, когда я тронул её за плечо.

          - Чтоб тебя! – ругается, зевая. – Откуда ты, леший, взялся?

          - Хочу, - радую, - проситься назад. Надоело вкалывать.

          Она ещё шире зевнула, похлопав ладошкой по непослушному рту.

          - Не выйдет, - огорчает с маху. – Всех ходячих отпустили по домам, а в лежачие тебя, козла трёхногого, нельзя. И врачей никого нет.

          Это плохо, этого я не ожидал.