Примчавшись домой на своих троих, я торопливо вскрыл пакет в сетке, достал одну бутылку коньяка, отставил в сторону и сосчитал оставшиеся, надеясь на чудо: раз, два, три, четыре… Нет, пять уже не получалось. Придётся Иванычу обойтись четырьмя, а то чёрт-те что: советский хирург, уважаемый специалист, а дошло до того, что курит и пьёт во время ответственных операций, подвергая опасности жизни ценнейших пациентов. Правда, что пьёт, я не видел, но раз курит, то и до этого недолго осталось: одно за другое цепляется, и – раз! – пропал человек, надо спасать.
- Вот, - ворвался я в камералку, победно вздев коньячный бунчук.
- Ура! – задребезжала Коганша, и все захлопали моему замечательному сольному бенефису, а предводительница визжащей оравы в порыве чувств танком надвинулась на меня и верещит, захлёбываясь: - Дай я тебя поцелую! – Ну вот, с огорчением подумал я, сделай людям добро, так они обязательно метят отплатить какой-нибудь гадостью. – Ладно, ладно, не буду, - уловила щедрая дама моё невольное отступательное движение. – Не буду тратить ценную помаду на твою полунедобритую щеку. – И сразу очередь, в которой Сарочка, распихав всех, стояла первой, распалась, а я вздохнул с облегчением, чуть не лишившись жизни от жарких объятий и слюняво-красных чмоканий.
- Садимся, девочки! – скомандовала тамадиха, и все бросились занимать места поближе к середине стола, где красовался пухленький тортик в нахлобученной шоколадной шапке с мармеладными изумрудинами и сапфирами и стоял мой элитный клопиный нектар в окружении трёх скромненьких винных бутылок с бордово-красным пойлом под названием «Мускатель». Мне, естественно, досталось местечко поодаль, в торце стола, где толпились тарелки и миски с отвратными салатами, которых я терпеть не могу, если из них нельзя выковырять хотя бы несколько кусочков мяса.
- Давай, Василий Иванович, действуй, не тяни, - торопит пьянчуга и протягивает мне стаканчик, и все – делай как я – сгрудили свои посудины, по-мужски, в тесную кучу и жадно наблюдают, как я, изрядно помучавшись с пробкой, которую пришлось проталкивать внутрь вилкой – пальцем я поопасался: а вдруг застрянет, а штопора не было, профессионально начал распределять армянский коньячок КВКК дрожащей рукой завзятого алкаша, но почему-то вышло всем по-разному, а себе, что особенно обидно, вообще налилась самая малость – язык смочить и то не весь.
- Да-а, - тянет Коганша критически, - чувствуется у нашего мужчины полное отсутствие навыка, придётся исправлять самим. – Схапала все стаканы, и сама занялась разливкой-доливкой, выравнивая коричневые уровни, как будто кто-нибудь обидится, если ему достанется больше. – Ну, а как у тебя, - ехидничает, - с тостами? Не вздумай вспоминать о «милых дамах».
На тебе! А я только-только навострился отделаться «здоровьем милых дам», заодно был бы и комплимент. Одним выстрелом всех дам как не бывало. Осечка! Теперь думай, трать бесценное серое вещество по пустякам, гоняй почём зря дефицитные шарики.
- Выпьем, - пробуждаю ленивую мысль вслед за торопливым языком, - за уходящий год. – Получилось солидно и ко времени, как у английских лордов, просыпавшихся к концу заседаний палаты. – За то, что было в нём хорошего. – Стал усиленно копаться в памяти, но ничего особенно хорошего для себя не обнаружил. – За то, что нам дано было его прожить. – Вот это куда ни шло, молодец, Василий. Похоже, и милым дамам понравилось. Хотя, как я нечаянно заметил, у нас перед первой любой тост проходит, лишь бы был покороче. А самым популярным и пригодным для любого случая является: «Вздрогнем!»
Коньяк мне не понравился: горький и вонючий, плодово-выгодное и то слаще. А Коганша совсем распоясалась, твердит развинтившимся боталом, что после первой не закусывают – показывает столичный шик и замашки министерских бичей – и разливает, не спрашивая, бутылку мускателя, да так ловко, что всем поровну досталось, и мне тоже.
- Выпьем, - талдычит, - за здоровье всех присутствующих, и чтобы не в последний раз.
Выпили – куда денешься? Рассчитывал, что после этого удастся попробовать торта, а вышла дуля. Все милые дамы словно с голодухи набросились на салаты и на вредную для них картошку с копчёной кетой, и я вместе со всеми за компанию ковыряюсь в тарелке с винегретом, напрасно пытаясь зацепить что-нибудь съедобное. А замаслившаяся Коганша уже подначивает:
- Ну, что, Василий! Готовь свои комплименты. Мне первой страдать, - смеётся, сама не понимая, что хорошо смеётся тот, кто смеётся последним. – За каждый более-менее удачный, - обещает, словно шахиня Шехерезаду, - пьём и тебе нальём. А за плоскотину, извини, пьём без тебя, - опять смеётся, нисколько не сомневаясь, что вылакают «Мускатель» без меня. – Если всех ублажишь, полторта твои, - словно полжизни жертвует. – Я слушаю, - и голову положила на ладонь подпёртой в локте руки, свесив на сторону волосяные пружины.