Как оказалось, я ошибся. Хотел унизить её, тогда мне так казалось. Но на самом деле лишь пытался вернуть то беззаботное время, когда всё, о чём мне приходилось думать, — это организация приёмов в доме матери. Антуанетта была частью того беззаботного периода моей жизни. Но, смотря на неё, я понимал, что ничего уже не вернуть. Не вернуть к жизни мою мать и сестру. Не избавиться от бремени правления, и не на кого его переложить. Но хотел ли я её ненависти? Точно нет. К превеликому сожалению, я понял это, лишь когда было слишком поздно. И теперь она презирала меня всем своим сознанием, всем существом, а от её преданной любви не осталось и следа.
Я снял с неё ошейник и попытался накормить. Но Антуанетта есть отказалась, не проронила ни единого слова. Она осталась лежать на полу, свернувшись клубочком, укрыв своё обнажённое тело слабыми, иссохшими крыльями. Её небольшие рожки, которые так привлекли моё внимание в самом начале, походили на безжизненные камешки. И я понимал, что они вот-вот начнут крошиться, а это первый признак того, что она умирает. Гибнет от голода, и от той участи, к которой я её приговорил.
Прекратив бесполезные попытки вернуть к жизни мою пленницу, я оставил её лежать на полу, а сам вытянулся на кровати. Я не мог заставить ее кормиться, мог лишь дать свободу, а принять ее или нет — выбор оставался только за ней.
Проваливаясь в сон, я даже и помыслить не мог, что она способна причинить мне какой-либо вред в таком состоянии. И моя Антуанетта вновь удивила. Потому как проснулся я от вкуснейших ласк, и от того, что часть меня всецело принадлежала ей. Она сидела верхом на мне, позволяя проникать в свою влажную глубину, и крылья её, как и всё тело, наливались чёрной жизненной силой, которую она нещадно из меня вытягивала. В тот момент я был рад, что она всё же решила оставаться в живых. Мне нравились ритмичные движения, когда она на мне раскачивалась. Волны удовольствия проносились по моему телу, вырывая из объятий сна окончательно. Я застонал и потянулся руками к её обнажённым бедрам. Лишь только тогда я почувствовал острое лезвие, приставленное к моей шее.
— Ненавижу тебя, — шептала Антуанетта, вперемешку с рваными выдохами, — ненавижу тебя, князь Рилан.
— Ты весьма странно это показываешь. — Усмехнулся я, всё же давая волю рукам.
— Не смей, — прошипела как змея. — Не смей лапать меня, князь. Не то убью!
— Так убей! — проговорил я серьёзно. — Ты не дала мне выпить яд. Спасла от смерти. Моя жизнь в твоей власти.
— И ты готов умереть?
— Если ты позволишь мне проникать так глубоко в тебя, ради этого я готов умирать хоть каждую минуту.
Она застонала протяжно, вызывая ответный стон, увлекая нас обоих за пределы сознания. Так хорошо с ней мне было впервые с того момента, как я запомнил её имя.
— Антуанетта... — шептал ей, гуляя пальцами по все еще слабому телу. — Антуанетта... — шептал и не мог насытиться этим звуком.
Она еще долго не подпускала меня к себе, но разрешала кормить, заботиться. И постепенно моя любимая вернулась к жизни, уже в роли неизменной и единственной фаворитки.
Юрий сказал, что я не смогу быть с одной женщиной. Я никогда не собирался это проверять. Никогда не клялся в верности моей Антуанетте, а она и не просила об этом. Но так уж сложилось, что для меня нет ни одной женщины из моего народа, равной Антуанетте. И мы не могли насытиться друг другом, пьянели от близости, и даже в переполненном троном зале моего дворца я видел лишь ее одну, как и она меня. Разговоры о нашей любви вышли далеко за пределы родного мира, должно быть, именно тогда императрица Гидон посчитала возможным рассмотреть меня как потенциального отца ее будущих детей. Но это случилось не сразу. А пока мы с любимой наслаждались друг другом, в нашу жизнь ледяным штормом ворвалась Агата.
В рамках дипломатической миссии валькирия прибыла во дворец вместе с представителями своего народа. Сама она не была дипломатом, только прислуживала одной из них. И мельтешила перед глазами, выполняя поручения старших валькирий, причем часто абсолютно бесполезные. Скорее всего, ее просто гоняли, лишь бы без дела не сидела. А пока я был занят гостями, моя скучающая Антуанетта задалась целью проверить, правда ли, что все юные валькирии — девственницы? И кого она выбрала, чтобы прояснить этот вопрос? Разумеется, самую младшую из них. Агата оказалась крепким орешком, и осмотреть, потрогать себя не давала, что только подогревало интерес Антуанетты.
Моя любимая, как только мы уединялись в спальне, признавалась в своих желаниях, нашептывала мне их во время соединения наших тел и сознаний. Впечатлившись фантазиями своей любимой, я и сам стал задерживать взгляд на Агате, разглядывать её, отчего она мило смущалась.
Антуанетта с одержимостью охотницы выслеживала валькирию, перехватывая её в коридорах. Агата же стойко держала оборону. Но только до определённого момента.