Кто хоронит мертвецов

— Аманде это не понравится. Ее девчушка начинает свой второй сезон, и Аманда именно тебе ставит в вину, что в прошлом году Стефани не добилась результата.

Старшая сестра Себастьяна, Аманда, не слишком ему симпатизировала. Он вздохнул.

— Судя по моим наблюдениям, дражайшая племянница слишком сильно наслаждалась своим первым сезоном, чтобы остепениться и променять светские развлечения на тихое семейное счастье.

— Да, боюсь, она пошла в твою мать.

Когда Себастьян в ответ промолчал, леди Генриетта взялась за книгу:

— Теперь уходи. Мне не терпится вернуться к моему чтению.

Засмеявшись, он снова поцеловал ее в щеку.

— Если не будете осторожны, тетушка, люди ославят вас книжным червем.

— Такому не бывать.

Себастьян повернулся к двери. Но прежде чем дошел до порога, леди Генриетта сказала:

— Разве это умно, вмешиваться в новое убийство, Девлин? Ведь теперь у тебя на руках жена и ребенок. Ты должен думать прежде всего о них.

Он задержался, чтобы оглянуться на нее.

— Я о них и думаю. Кто бы это ни сделал, не хочу, чтобы он разгуливал по городу.

— Мы платим констеблям и магистратам, чтобы они об этом позаботились.

— Не верю, что этого достаточно, чтобы снять с себя ответственность за собственную безопасность.

— Возможно, и недостаточно. И все же… почему ты, Девлин? Почему?

Но он лишь покачал головой и оставил вдовствующую герцогиню над книгой, вскоре снова полностью захватившей ее внимание.

Глава 9

— У нас, у костермонгеров[12], тоже своя гордость имеется, — сказала Геро морщинистая старушка.

— Нисколько не сомневаюсь.

— Мы все друг дружку знаем и можем за себя постоять.

Торговка по имени Мэтти Робинсон сидела на трехногом табурете позади прилавка с яблоками, представлявшего из себя плоский плетеный лоток, уложенный на два перевернутых ящика. Родилась она, по ее собственным словам, в том году, когда горемычного Дика Турпина отправили на боковую вверх по лесенке[13], то есть выходило, что ей за семьдесят. Кутаясь в потрепанное мужское пальто и клетчатую шаль, она то и дело зябко поеживалась, словно холод всех десятилетий, проведенных за уличным лотком, навсегда отложился в ее костях. Мэтти согласилась поговорить с Геро за два шиллинга, признавшись, что и за целый день столько не выручает.

— Я завседа держу прилавок здеся, на углу Сент-Мартин-лейн да Чандос-стрит, опосля того, как одна дамочка своей каретой мне ногу переехала. — Она покачала головой, словно сокрушаясь о неисповедимости господских путей. — Даже не остановилась глянуть, живая я или насмерть задавленная.

— Когда это случилось?

— Да уж с год прошло, как у меня Гретта народилась. Допреж того я на Стрэнде работала.

Геро уже достаточно многому научилась, чтобы понимать, что подразумевают костермонгеры, когда говорят о «работе» на улице или в каком-то районе.

— Тогда еще мой Натан живой был, — продолжила Мэтти. — И заправлял развалом на тележке, знаете ли. Мы как сыр в масле катались, аж две комнаты снимали да при своих мебелях. — Водянистые карие глаза омрачились воспоминаниями об утрате, случившейся полстолетия назад. — Даже мальчонку нашего, Джека, в школу налаживали… Ну а послед того как я с полгода лежнем пролежала, пришлось нам мебеля-то распродать да перебраться на чердак на Хеммингс-роу. Школа Джекова тоже с концами накрылась, и он начал работать со своим па.

— Сколько лет было Джеку?

— Шесть. Допреж Натан кажное утро на рынке чужого мальчонку нанимал. Знаете ли, костеру нужон мальчонка, чтобы смотреть за развалом, не то шушера весь товар потырит, чуть отвернешься. И голос у детенка всяко звончее, чем у взрослого. Когда цельными днями по улицам кричишь, тут никакого горла надолго не хватит.

Геро глянула на свой список вопросов.

— Сколько часов вы проводите здесь, у прилавка?

— В такую пору? Обыкновенно я здеся с восьми утра и до десяти вечера, пока совсем уж не затемнится. Моя Гретта, она встает раненько да идет на рынок, чтобы принесть мне яблок или чего другого. Уж не знаю, что б я без нее делала. Здеся-то я ковыляю себе потихоньку, но корзинку яблок с рынка мне точно не допереть.

— Гретта тоже торгует на улице?

— Да. Она работает на Бофорте, прям на набережной, при своей тележке, так-то вот. Мало какая женщина может управиться с тележкой, но моя Гретта, она завсегда была крепенькой и ухватистой. И уж сколько лет сама обходится, не знаю, надолго ли еще ее хватит. И что тогда с нами будет?

— Она никогда не выходила замуж, не имела детей?

Глаза старухи лукаво блеснули.

— Да из десятка костеров дай бог один оженат как положено-то. Чуть не кажный считает, что это зряшный перевод денег и лучше прикупить побольше товара на продажу. Вот и над нами с Натаном никогда никакой пастор слов не говорил, да только это без разницы что нам, что кому другому.

— А Гретта?

Мэтти покачала головой.

— Она завсегда твердит, мол, костеры жен своих в черном теле держат, хуже грошовой прислуги, а сносить колотушки она ни от кого несогласная.

Геро заподозрила, что настрой Гретты тесно связан с поведением покойного Натана Робинсона, но углубляться в эту тему не стала.