Кто хоронит мертвецов

В ухоженном саду, который наверняка изначально был гораздо обширнее, мощеные дорожки углубились и замшели, а побеги вьющихся роз спутались и одеревенели. В этом районе нашлись бы и другие, не менее величественные особняки, но большинство из них превратились в школы или больницы, когда благородные владельцы предпочли перебраться на Беркли-сквер или на Маунт-стрит.

Для Себастьяна не стало бы неожиданностью, если бы сломленная горем дочь убитого, Энн, отказала ему во встрече. Но она вышла к нему почти сразу — стройная девушка в простом черном платье, выглядевшая бледной и потрясенной, но державшаяся с завидным самообладанием.

Приняв соболезнования и извинения за беспокойство с любезностью, достойной восхищения, она провела визитера в элегантную гостиную шестнадцатого века с искусной гипсовой лепниной на потолке и темными филенчатыми стенами, увешанными коллекцией старинных пистолетов и мечей.

— Отец любил этот дом, — сказала Энн Престон, опустившись на диванчик с гобеленовой обивкой возле массивного каменного камина. — Да, старый, холодный и ужасно немодный, но все равно любил. По слухам, Карл II однажды прятался здесь во время Гражданской войны, знаете ли. Где-то в доме должен быть секретный проход, хотя отец так и не сумел его найти.

— Ваш отец интересовался Стюартами? — спросил Себастьян, расправляя фалды своего утреннего сюртука, чтобы сесть в соседнее кресло.

— Его интересовали все, кто добился славы, даже дурной. На самом деле, позор и трагедии занимали отца особенно сильно.

Энн Престон выглядела привлекательней, чем можно было ожидать со слов тетушки Генриетты, хотя в присутствии Себастьяна держалась скованно, словно скрывая беспокойство. Ее коротко подстриженные волосы цвета светлого дуба мягкими кудряшками обрамляли лицо, широко расставленные глаза припухли от слез.

Она вздохнула.

— Я все думаю, что если бы вчера отец пошел с нами на музыкальный вечер к леди Фанингхэм, то сейчас он был бы жив.

— А вы знаете, почему он не захотел туда пойти?

Неожиданная улыбка осветила мшисто-зеленые глаза.

— Отец ненавидел музыкальные вечера. Говорил, что если попадет в ад, черти истерзают его, заставив до конца времен слушать, как барышни тренькают на арфах. — Улыбка с лица исчезла, сменившись страдальческим выражением. — Мне казалось, что он собирается провести тихий вечер дома. Не представляю, что могло привести его к Кровавому мосту.

— Это настоящее название?

— Да. Хотя я слышала, что так переиначили «Коровий». Но история моста и в самом деле кровавая. Там в конце прошлого века нескольких человек убили разбойники, а во время Гражданской войны не раз случались военные стычки. Отец частенько выкапывал близ моста ржавые старые шпоры и уздечки, которые, по его словам, были потеряны в бою. Но, конечно же, не стал бы там рыться ночью.

— Если не ошибаюсь, он был своего рода коллекционером?

И опять нежное воспоминание смягчило черты.

— Порой я думаю, отец был бы счастлив, подобно старым эксцентрикам, зазывать публику за шиллинг поглазеть на свой кабинет диковин. Он ничего так не любил, как демонстрировать свою коллекцию. Мама всегда настаивала, чтобы он держал экспонаты, кроме чисто художественных, подальше от ее гостиной, и отец, чтя ее память, следовал ее желанию. Но боюсь, остальная часть дома переполнена разными подборками.

— Так вы говорите, он интересовался реликвиями, связанными со Стюартами?

— Со Стюартами и с Тюдорами. Ими отец был особенно одержим. И даже отвел им целую галерею.

— Позволите мне взглянуть?

Если мисс Престон и удивилась несвоевременной просьбе, хорошее воспитание не позволило ей это выказать.

— Да, конечно.

Она провела гостя в длинную, обшитую панелями комнату, заставленную стеклянными витринами с разнообразнейшим содержимым: от клинков и палиц до табакерок и театральных биноклей[17]. Под ближайшим стеклом Себастьян увидел кинжал Якова I, если верить бирке, резного позолоченного ангела с запрестольной перегородки какого-то монастыря и выцветшую шелковую подушечку с аккуратно начертанным ярлыком: «ОТДАНА МАРИЕЙ, КОРОЛЕВОЙ ШОТЛАНДИИ, ЕЕ ФРЕЙЛИНЕ УТРОМ ПЕРЕД КАЗНЬЮ».

— Когда отец был еще мальчиком, пожилой кузен подарил ему стремя, будто бы из сбруи коня Ричарда III на Босвортском поле, где король погиб. Идея обладать вещью, некогда принадлежавшей выдающейся исторической фигуре, настолько захватила отца, что на всю жизнь стала его страстью, — пояснила Энн.

Себастьян пробежал взглядом по ряду витрин до синей бархатной занавеси в конце комнаты. Никаких голов.

— Мне говорили, что ваш отец располагал реликвиями, относящимися к Оливеру Кромвелю, — сказал он.

— Всего одной, — она прошла до конца галереи и оттянула к стене длинную портьеру. — Пришлось занавесить после того, как гость, отужинав, по ошибке забрел сюда и упал в обморок.

Показались три небольшие стеклянные витрины на постаментах красного дерева. Каждая заключала в себе человеческую голову, покоящуюся среди искусно уложенных складок того же синего бархата.

— Вот Кромвель, — указала направо Энн Престон.