Мне и моему заместителю Николаю Кремповскому предлагали самые высокие должности за то, чтобы мы помогли ликвидировать прокуратуру Литовской ССР. С прокурором Литвы Артурасом Паулаус-касом мы общались: он производил нормальное впечатление, и я не испытывал к нему никакой враждебности. Когда мы выходили — я из подъезда нашей прокуратуры, а он из соседнего — всегда здоровались. Через год после моего назначения студенты устроили около прокуратуры митинг на тему: «Паулаус-кас — наш, а Пятраускас — русский». На нем выступил Паулаус-кас и сказал: «День возмездия Пятраускасу еще настанет. Россия тоже пробуждается, и там он места не найдет. Судить будем здесь, в Литве». Я звоню ему по внутренней связи и говорю: «Вы что, в отношении меня дело возбудили?» Тот начал смущенно оправдываться: «Нет, нет, что вы…» Это был март. А в августе вдруг выяснилось, что дело в отношении меня было возбуждено еще бог весть когда…
— То, что обстановка в республике нагнеталась, это однозначно. Повышение цен, естественно, вызвало недовольство народа. Настроенных просоветски людей подтянули к Верховному Совету, Ландсбергис тоже призвал прийти тех, кто поддерживал его. То, что спланировано мероприятие по штурму телевышки и телерадиокомитета, держалось в секрете, но я уверен, что Ландсбергис об этом знал. Почему? Предателей было предостаточно: например, командир полка милиции Станчикас — как только было объявлено о независимости, он пошел к Ландсбергису и сказал, что будет отныне работать на него. И передавал всю информацию о том, где и что планировалось. Были составлены списки — кто, где и когда дежурит, организовано питание. Людей привозили в Вильнюс из всех районов республики, пребывание на дежурстве засчитывалось им как рабочее время.
— Так и было. Дело с советской стороны по признакам массовых беспорядков возбуждал лично я. Буквально через неделю генеральный прокурор СССР Николай Трубин собрал большую группу следователей по особо важным делам со всего Союза и отправил в Вильнюс. Я был в курсе того, как идет следствие. С тем, что написано в знаменитой справке от 28 мая 1991 года, подписанной генпрокурором Трубиным, абсолютно согласен. Она была составлена на основании материалов, которые я сам держал в руках.
— Мне все давно и предельно ясно: в лейтенанта Шатских выстрелили из толпы, но погиб он случайно. Он шел последним в цепи, и когда залезал в окно, бронежилет, состоящий из пластин, согнулся. В этот момент и произошел выстрел. Сам бронежилет непробиваем, но пуля прошла между пластинами. Кто именно стрелял, выяснено не было.
То, что труп лейтенанта потом пытались спрятать, тоже правда. Когда его отвезли в морг, руководитель «Альфы» Михаил Головатов сказал: «Я отсюда не улечу, пока не заберем тело своего боевого товарища». Мы стали искать, где оно? Поступила информация, что его увезли в одну больницу. Поехали туда — тела нет, уже перевезли в другую. Наконец нашли… И только после этого группа «Альфа» во главе с Головатовым улетела.
Теперь что касается Канапинскаса. Если б взрывпакет в него бросили военные, характер телесных повреждений был бы совершенно другим. Я предполагаю, что он держал взрывпакет у себя за пазухой. И, когда начался штурм, просто проявил неосторожность.