Удивительно не это — то, что даже после официального признания независимости они чувствовали себя в России как дома, что вполне укладывалось в национальную психологию: считать себя отделившимися, но не брезговать энергоресурсами из Москвы. Считать себя иностранцами, но требовать, чтобы перед ними открывали все двери, как перед своими.
Вот, например, интервью, которое в ноябре 1991-го дал газете «Известия» литовский прокурор Юозас Гаудутис, который возглавлял группу литовских следователей, работавших в Москве.
«Главная цель группы, работавшей более трех недель в Москве, — выявить так называемый московский след, выяснить степень участия основных организаторов январского путча в Вильнюсе.
С российской и союзной прокуратурами, что в общем-то свойственно для профессионалов, были налажены очень хорошие контакты, и нам оказывали всяческую помощь. А вот что касается других «заинтересованных» организаций и ведомств, то тут были проблемы. Как ни странно, из трех могущественных ведомств — КГБ, МВД и Министерства обороны СССР — наиболее открытым и демократичным оказался КГБ СССР. И то благодаря содействию Бакатина и его первого заместителя Олейникова.
Труднее всего проходили контакты с представителями Министерства обороны СССР, где находится немало людей, в той или иной степени причастных к попытке государственного переворота в Литве. Мы обратились к начальнику генерального штаба Лобову с просьбой предоставить возможность допросить многих участников вильнюсских событий, однако конкретных ответов, к сожалению, не получили».
Не удалось допросить ни генерала Ачалова, ни бойцов «Альфы», сокрушается Гаудутис. Зато, хвастается он, получилось допросить бывшего заместителя КГБ СССР Филиппа Бобкова… Наверняка не без помощи Вадима Бакатина, который занял кресло председателя КГБ после ареста Крючкова. Чувствуется, что степень доверия между Бакатиным и литовской прокуратурой была столь высока, что Гаудутис простодушно поделился планами: вновь назначенный председатель КГБ пообещал литовцам помочь в задержании секретаря ЦК Компартии Миколаса Бурокявичюса…
Но «вишенка на торте» лично для меня не в этом, а в документе об изъятии вещественных доказательств у Дмитрия Язова — отчет об этом тоже был приобщен к делу: «Осмотр был произведен в служебном кабинете здания № 8/4, ул. Куйбышева, г. Москва. Подпись: следователь С. Валайтис».
Вы только вдумайтесь: следователь страны! Которая уже полтора года как считала себя независимой! С разрешения и ведома тогдашних российских властей! Проводил обыск в служебном кабинете маршала и министра обороны чужого для него государства! Это действительно конец света…
Где я только не пыталась искать копии этих несчастных 37 исчезнувших томов… Генпрокуратура Российской Федерации, Следственный комитет, Госархив — все одинаково разводили руками: следов уголовного дела о вильнюсских событиях 13 января 1991 года на территории России не обнаружено. Следователь по особо важным делам Любимов, который возглавлял группу и снимал копии, давно умер. Ясность мог бы внести последний в истории СССР генпрокурор Николай Семенович Трубин, но он, по его же собственным словам, 24 года назад ушел из публичного пространства и интервью не дает. Мне удалось поговорить с ним по телефону ровно минуту, за которую он успел сказать две очень важные фразы. Первая: «Справку от 28 мая 1991 года, подписанную мной, можно цитировать. Там все правда». Нелишне напомнить ее суть: «Каких-либо доказательств, подтверждающих гибель и ранения потерпевших именно от действий военнослужащих, работники прокуратуры не представили, и действительные обстоятельства произошедшего скрывают… Многочисленные показания свидетельствуют о том, что большинство потерпевших у здания телецентра в действительности погибло не от выстрелов военнослужащих и наезда танков, а от выстрелов самих боевиков, наезда легковых автомашин и других причин, не связанных с данным происшествием».
Вторая фраза, произнесенная Трубиным, звучала так: «Как уголовные дела оказались в Литве, не знаю. Не отдавал».