Кто кого предал

— Ваш сын пошел в военное училище как раз в те годы, когда была жуткая кампания по дискредитации Советской армии.

— Он был в этом смысле максималист и был влюблен в военную службу. Он просто не мог вырасти ребенком, который бы не любил военное дело: отец еще в школе брал его с собой на учебные сборы, когда выезжал с курсантами, и стрелять учил, и обучал рукопашному бою. Я была, честно говоря, первое время против, чтобы он поступал в военное училище. Но он все-таки поступил, хотя не совсем туда, куда хотел, — он мечтал в Бабушкинское (Суворовское), чтобы вместе с папой пройти на одном параде. А вынужден был поступать в Голицынское военно-пограничное, потому что именно в этот год, к несчастью, вышел приказ о запрете совместной службы родственников в одной воинской части. Немножко позже уточнили, что это касается только службы, а не учебы, и предложили сыну перейти в Бабушкинское военное училище, но он уже привык к своим ребятам и сказал, что останется в Голицыне.

А то, что он любил военное дело, видно даже по его стихам. Он начал их писать с четвертого класса. На памятнике выбиты его слова:

Не знаю, какой охранял я покой,
Но судьбы для себя не искал я другой.

Вот еще одно стихотворение:
Я не хочу смотреть на все,
Как все, практичными глазами.
Чужой кумир не нужен мне.
Я не за них, но и не с вами.
Мне говорят — иди за мной
И будешь счастлив вместе с нами.
Но ведь они ведут домой,
К сестре, к отцу и к моей маме,
А я хочу в пургу, в цунами.

Такой непоседа был ужасный… У него сочинение называлось «Мне до всего есть дело». И действительно вся жизнь его шла по принципу: «Кто, если не я?»

Я непоседа? Ну что ж, пускай смеются надо мною.
Я не боюсь смешливых рож с пустой, бездумной головою.
Я преклоняться не хочу пред подлостью и всякой гнилью
И наблюдать спокойно не могу, как преклоняются другие.

И в таком духе были все его стихи.

В нем сочеталось несочетаемое: с одной стороны, мужество, сила, напор, трудолюбие, а с другой — романтика. Очень был волевым. После первого марш-броска в погранучилище все прибежали потные, усталые, с понурыми головами, а он стоял в строю и улыбался. Командир ему говорит: «Шатских, ты чего улыбаешься?» А он: «Что ж мне, плакать, что ли?» Всегда улыбался. Себе всегда настроение поднимал и окружающим.

«Постарайся на кладбище не плакать»

— А слово «Альфа» когда и почему стало звучать в вашем доме?

— Во-первых, сын познакомился с командиром «Альфы» Виктором Федоровичем Карпухиным. Во-вторых, думал о спецназе или о разведке, еще когда учился в училище. Потом приехали офицеры из «Альфы» набирать себе сотрудников, и в числе избранных оказался он. Из всего их училища отобрали троих. Долгое время никто ничего не говорил, и он написал рапорт насчет службы в Средней Азии. Были уже билеты взяты на начало августа, и буквально за 3–4 дня до вылета пришло письмо — вызывают к руководству. Приехал оттуда и сказал: мама, меня взяли в «Альфу».

Мама Виктора Шатских Валентина Ивановна всю жизнь мечтала съездить в Вильнюс на место гибели сына, но так и не съездила… Фото Г. Сапожниковой.

— Счастлив был?

— Не то слово! Я счастливее его за всю жизнь не видела до того момента!

— Какой это был год?

— 1990-й. Он прослужил в «Альфе» всего полгода. Влюблен был в Карпухина и в своего непосредственного командира Евгения Николаевича Чудеснова. Каждый раз, когда приходил с работы, говорил: мама, это такие ребята, ты не представляешь, какие они люди!

— Куда и зачем он улетал, маме, конечно, не сообщал?

— Нет. Несколько раз, улетая в командировку, просто говорил, что улетает, и все. А вот последний раз, перед Новым годом, почему-то сказал: «Мама, ты у меня сильная женщина, знаешь, где я служу, если вдруг что — постарайся, пожалуйста, на кладбище не плакать». Вот я на кладбище и держалась.

— Почему у него было такое предчувствие?