«Нас разместили в гостинице «Москва», — вспоминал Пономаренко. — В тот вечер Сергиенко позвонил мне и пригласил к себе в номер. Он уже изрядно выпил: на столе в центре обильной закуски стояла наполовину пустая бутылка водки. Сказав несколько приветственных слов, Сергиенко сразу же стал настойчиво агитировать меня отметить предстоящее событие. Сославшись на недомогание, я отказался от его предложения. Мне будущий начальник Центрального штаба (я его раньше не знал) пришелся не по душе.
«Не компанейский ты, оказывается, мужик, — пробурчал, перейдя на фамильярный тон, глава украинского НКВД и многозначительно добавил: — А ведь под моим началом будешь, поди, не один год служить».
Еще более захмелев, он стал хвастаться не только знакомством, но и тесными связями с большими и влиятельными людьми в стране.
«Никита Сергеевич и Лаврентий Палыч меня очень уважают и ценят за хватку, исполнительность, смелость и инициативу, — «скромно» повествовал Сергиенко. — И у меня назревает хорошая перспектива по службе. Налажу деятельность Центрального штаба, а там, глядишь, и новое выдвижение».
Вслед за этим «без пяти минут» начальник ЦШПД перешел к описанию собственных, далеко не рядовых «заслуг» в борьбе с «врагами народа». Стал рассказывать о том, как он «умело» допрашивал арестованного бывшего первого секретаря ЦК КП(б) У П. П. Постышева, выбивая у него «признания» обыкновенной палкой.
«Я так приучил его к моему «орудию», что когда входил к этому троцкисту в камеру, тот сразу же бросался в угол и закрывал голову руками», — продолжал свой палаческий рассказ Сергиенко.
Выслушивать его дальше было выше сил, и я, сославшись на плохое самочувствие и усталость, стал прощаться.
Сергиенко наконец прекратил свои излияния и сказал, чтобы я никуда в ближайшие дни не отлучался, т. к. после соответствующего постановления ГКО он намерен провести первое заседание Центрального штаба партизанского движения».[274]