Кто-нибудь видел мою девчонку? 100 писем к Сереже

Второй раз я приехала в Питер через месяц —

получить официальную бумажку о разводе — в тот же

ЗАГС на Суворовском. Эта встреча прошла легче, без

дрожи и напряжения. Живот у меня был уже огром-

ный, и его размеры как бы отдаляли меня от тебя.

В этот раз мы оба были спокойнее. Получилось даже

что-то обсудить. Как жизнь? Как работа? Как твоя

девушка? Как Лешечка? Нормально? Ну ладно, держись. Пока! Простились мы почти дружески.

— Звони мне, ладно? — сказала я.

— Посмотрим.

Дежавю — ты резко развернулся и пошел прочь

по Суворовскому проспекту. Я оглянулась тебе вслед.

Но ты — не оглянулся. Я запомнила, что на тебе были

те же рыжие ботинки, которые мы несколько лет назад

купили на распродаже в американском Боулинг Грине

и которыми ты бил меня на “Кинотавре”. Но тогда

я подумала не об этом, а о том, как же аккуратно ты

носишь обувь: я бы их давно ухайдокала.

Больше я тебя никогда не видела.

88.

25

317

ноября 2013

Мне всё труднее тебе писать — но всё равно надо

писать. В конце июля мы с Лешей поженились — где-

то в районном ЗАГСе, без цветов и без свидетелей.

Поскольку московской прописки у меня не было, в ЗАГСе надо было предъявить билеты на поезд —

туда и обратно. Мы купили самые дешевые — в общий

вагон. Кассирша с укоризной посмотрела сначала на

мой огромный живот, потом на Лешу:

— Может, хотя бы не в общий вагон?! Девушка же

беременная.

— Перетопчется, — ответил Леша, и мы оба рас-

смеялись. Потом погуляли по центру, держась за руки, съели невкусную паэлью в ресторане на Большой Дми-

тровке и поехали на метро в Сокольники.

В конце августа мы говорили с тобой по телефону.

Мне опять нужны были какие-то бумаги, книги. Разго-

вор получился спокойный. Ты спросил, когда мне

рожать. Услышав, что недели через две, пожелал удачи.

Не помню уже, сказала ли я, что у меня будет мальчик.

Иван.

На следующий день тебя не стало.

89.

318

2 декабря 2013

Я поняла, что Сережу я потеряю. Я это знала с самого

начала, но сегодня ощутила особенно остро. Так много

лет я жила в каком-то коконе, в который завернулась, защищаясь от боли.

Этот кокон я плела очень тщательно — вот слой

работы, вот слой семьи, вот слой недвижимости.

А Сережа появился и стал осторожно снимать слой за

слоем. И я теперь как будто голая. Больно, страшно, стыдно. Но зато я чувствую себя уязвимой, а значит —

живой. Достоевский говорил, что человеку для счастья

нужно столько же несчастья. Кажется, я впервые пони-

маю, что это значит.

Мы были сегодня с Сережей в ресторане Il Vino, где нужно выбрать вино, а шеф под него cам выберет

еду. Мы сидели на высоких стульях у окна, выходящего

на вечерний бульвар Тур Мобур. Он рассказывал про

свое детство, про свое любимое африканское жаркое

солнце (смешно: он верит, что именно солнце дает

энергию!). Я рассказывала про тебя, я всегда рассказы-

ваю ему про тебя. Мы держались за руки под столом, и я чувствовала его нежность, почти детскую. И пони-

мала, что должна его отпустить, совсем отпустить. Что

его жизнь не имеет, не может, не должна иметь ничего

общего с моей — покалеченной, корявой, запутавшей-

ся в призраках прошлого. А потом у меня вдруг хлыну-

ли слезы. Так, как будто внутри разморозился

огромный кусок льда. Как будто это были слезы, скопившиеся за все те годы, когда наркотиком была

работа, а долг заменил любовь. Слезы капали в тарелку, на стол, на джинсы, на большую Сережину ладонь.

Ты сейчас сказал бы:

319

— Иванчик, да ты просто намешал разного вина

в этом винном ресторане, напился и расчувствовался.

Наверное, и это тоже. Теперь-то можно признать-

ся в том, что главное и лучшее в моей жизни случалось, когда я была пьяной.

Сережа испугался. Торопливо расплатился налич-

ными, понимая, что нам надо быстро уходить — на нас

оглядывались посетители и официанты. Мы выскочили

на бульвар, он обнял меня. Мы стояли молча несколько

минут, прижавшись друг к другу.

— Прости меня, — сказала я. — Просто это из

меня течет... жизнь.

— Я всё понимаю. Я с тобой, ничего не бойся.

— Мне надо побыть одной. Прости меня.

Я высвободилась из его объятий и быстро пошла

по бульвару, ни разу не обернувшись. Слезы

по-прежнему то текли, то брызгали маленькими фон-

танчиками, как у клоуна. Ноги сами несли меня в сто-

рону Лионского вокзала — сегодня должен был

приехать мой сын Иван из своей лозаннской школы.

Встречать его я вовсе не собиралась, но сейчас мне

необходимо было его увидеть. Может быть, просто

потому, что ему всегда доставалось так мало моего

тепла. Моего Сережу я отпущу. Моего Ивана —

никогда.

Увидев меня на вокзале, Иван удивился. Сказал:

— Мамик, ты хорошо выглядишь. Молодая, худая

и смешная.

А как же Сережа? Как мне быть? Что мне с ним

делать? Отпустить? Вернуть? Ну помоги ты мне, Иванчик! Впрочем, на все мои вопросы ты ответил

задолго до того, как я высвободилась из Сережиных

объятий на парижском бульваре. И задолго до нашего

с тобой разрыва:

“В конце концов, не всё ли равно, куда исчезает

любовь, коль скоро ее главная задача — исчезнуть”.

90.

3

321

декабря 2013

Иванчик, Ванечка, Ванюшка, Вано, Иванидзе... Мой

большой Иван... Ты умер 27 августа, в День советского

кино. А родился 22 января, в один день с Гриффитом