Кто он был?

— Не в вашей и не в моей власти здесь что-нибудь изменить, — как бы желая успокоить его, сказал Мааланд. — Вина вашего друга молодости в глазах всех слишком очевидна. Факты говорят в пользу Энгельберга, или как там этого капитана зовут, и против вашего Хурта. Любой кадровый офицер спросит у вас — что останется от дисциплины в Красной Армии, если будут плевать на приказы командиров и давать волю кулакам. Это во-первых. Во-вторых: я не советую вам играть с огнем. Из вашего рассказа следует, что Хурт то ли выбыл из партии, то ли исключен или никогда в ней не состоял. Я не уверен, так ли уж хорошо вы ориентировались в партийных вопросах пять-шесть лет назад, когда Хурт ушел из Эстонии в Советский Союз, что можете теперь с полной уверенностью утверждать, каковы были истинные взгляды и политическая линия Хурта. Вам было всего около двадцати лет, что вы могли знать тогда об уклонистах, против которых партии пришлось вести неослабную борьбу. Если у вас спросят, кем был Артур, с которым Хурт собирался встретиться, каким было его политическое лицо, вы можете ответить без сомнения, что он был большевик. Этого еще недостаточно, что в свое время в Эстонии его считали пламенным революционным бойцом. Ведь здесь ему не доверяли. Почему? Вы этого не знаете, и я не знаю. Разве не могло быть веских оснований? Мы с отцом во время гражданской войны ушли из Эстонии, отступили вместе со стрелковым полком, в рядах которого боролись против белых, и поэтому не были в курсе всего того, что происходило в тридцатые годы в эстонском рабочем движении. К тому же я в тридцатые годы вообще был далек от того, что происходило в Эстонии. Но столько-то я все же слышал, что в сороковом, накануне переворота, у вас там имелось всего сто пятьдесят членов партии. А Хурт был в партии? Этого вы тоже не знаете. Он мог быть до мозга костей честным революционным бойцом, но мог быть, например, также ничтожным крикуном, одурманенным ультрареволюционным пустозвонством Троцкого, или, хуже того, был противником большевизма, империалистическим агентом. От троцкизма до шпионажа всего шажок. По Краткому курсу вы это знаете, и тут все ясно. — Мааланд замолчал, некоторое время как бы размышляя про себя и уже другим, менее поучительным тоном продолжал: — Я не хочу сказать, что Хурт троцкист или шпион, троцкист вовсе не обязательно шпион, Хурта я не знаю. Людей не так просто раскладывать по полочкам, в жизни все сложнее, человека нельзя мерить одной меркой, мол, до этой черты он правильный, а с той — враг. Хурта, конечно, нельзя осуждать на авось. Но нельзя и вслепую оправдывать. Вы сочувствуете Хурту, думаете, что он жертва подлого человека, но ведь одних чувств мало. Очень мало.

Дольше комиссар на эту тему распространяться не хотел. Он перевел разговор вновь на статью, назвал с пяток командиров и красноармейцев, о которых следовало обязательно написать, кого нельзя забыть, и, по мнению Аннеса, эти люди были достойны хвалы. Мааланд распорядился также организовать в подразделениях смотр стенных газет, о чем вначале вообще не было разговора. С командирами батальонов и подразделений Мааланд обещал сам переговорить, его, Коппеля, обязанностью оставалось провести совещание редакторов стенных газет. Дать неделю подразделениям для оформления и выпуска спецномеров, посвященных восстанию в юрьеву ночь, после чего подвести итог. У Аннеса осталось впечатление, что подполковник придумал на ходу мероприятие со смотром стенгазет, чтобы у него не осталось времени заниматься Хуртом, чтобы было о чем думать. Мааланд словно бы хотел уберечь его от чего-то.

Аннесу показалось странным, что комиссар и Энгельман одинаково не советовали ему заниматься делом Рихи. Оба предостерегали его. Особенно Мааланд.

— Не советую вам играть с огнем, — так сказал ему подполковник.

Если Энгельман мог стращать его ради собственной корысти, то почему комиссар предостерегал его? Чтобы не опалил руки? В конце концов Рихи сам дал ему ясно понять, чтобы он держался от него подальше. «Нам обоим будет лучше, если ты мне позволишь уйти». Ведь Рихи сказал ему об этом совершенно определенно. Аннес ни одного слова Рихи не пропустил мимо ушей.