Кто помнит о море

Нависшая угроза, ничем конкретно, однако, себя не проявлявшая, заставила меня отказаться от удовольствия, которое еще сегодня вечером я себе позволил было, предавшись созерцанию этого зрелища в полном одиночестве, поэтому я присоединился к группе, собравшейся неподалеку от меня вокруг мужчины в зеленом. Мне понадобилось какое-то время, чтобы оторвать взгляд от этого изумительного цвета, и только потом уже я узнал облаченного в столь сказочное одеяние Аль-Хаджи. Не сразу заметил я и то, что все, кроме моего старого друга, безмолвствовали. Его-то низкий, немного глуховатый, но приятный голос, удивительно соответствующий взгляду его лучистых глаз, который я тут же узнал, и вывел меня из задумчивости. Аль-Хаджи здесь? Странно. Да к тому же еще в таком одеянии! Я пристально смотрел на него, но он делал вид, будто не узнает меня. Я не сказал ни слова, поняв, что это, видимо, мера предосторожности, пускай и необъяснимая, и снова углубился в созерцание новых сооружений. Остальные слушали его с большим вниманием и даже почтением. Вид у Аль-Хаджи был такой же оживленный, как в тот памятный день, он горел юношеским задором, что вовсе не соответствовало его истинному характеру, хотя теперь, казалось, это стало его второй натурой. И сейчас он рассказывал о том, что совсем недавно новый город похитил двадцать одного лицеиста. Я вздрогнул. Двадцать одного! Возможно ли это? Говорил он довольно спокойно, только голос его немного дрожал и звучал глуше обычного. Мне и в голову не пришло подвергать сомнению его слова, Я не знал, что столько лицеистов исчезло, но не сомневался, что это вполне допустимо. Еще понизив голос, так что до меня доносился теперь лишь едва различимый шепот, Аль-Хаджи, по-моему, объяснял — хоть я и не могу ручаться за точность приводимых здесь слов, — план, согласно которому мальчиков застигли врасплох и уничтожили таким способом, что и следов не осталось. Я не слышал самих слов, а скорее угадывал их смысл, однако уверен, что говорил он примерно это. Сердце мое бешено колотилось, и я решил: пора возвращаться домой. Но в этот самый момент Аль-Хаджи поклонился своим слушателям и — пфф! — куда-то исчез. Те сразу тоже растворились, и, пока я соображал, что происходит, вокруг не осталось ни души. Я был один, вернее, один на один с каким-то зверем, по виду хищником, который обнюхивал меня со всех сторон. Этого только не хватало! Я испытывал отвращение, а зверь тем временем пустился в пляс, словно угрожая мне или, во всяком случае, бросая мне вызов, и почему-то я был уверен, что если ему вдруг вздумается, то он может прикончить меня одним ударом лапы. Шаг за шагом, потихоньку-полегоньку, все еще продолжая прыгать передо мной, хотя я даже глаза закрыл, зверь понемногу оттеснял меня назад, все время назад; сколько это длилось, не знаю, но когда я открыл глаза, то увидел себя в самом центре нашего милого, старого города. А зверь между тем незаметно улизнул, оставив за собой едва уловимый запах.

Только я успел очнуться, как редкой мощи взрыв — а мы наслушались их немало — потряс город. Я и сейчас, по прошествии нескольких часов, все еще чувствую, как земля будто уходит у меня из-под ног. Я сразу же понял, что взорвалось одно из новых сооружений. Было ли это подготовлено Аль-Хаджи и его друзьями — или намеренно сделано самими оккупантами? А может, просто несчастный случай? Гадать можно сколько угодно.

Однако мне не пришлось ломать голову, перебирая всевозможные гипотезы и отыскивая истинную причину катастрофы: город сразу же превратился в сущее пекло, на него обрушился необычайной силы, всесокрушающий ветер. Правда, ветер этот тут же стих. И тогда средь воцарившегося мертвого молчания до нас донесся грохот еще одного обвала, похожий на исполинский взрыв хохота; на улицах стоял стон. Я уже не знал, иду я или бегу, хотя каждым своим шагом отмерял несколько метров. То мне казалось, будто я подпрыгиваю на месте, а то вдруг чудилось, будто я болтаю ногами в подвешенном состоянии в застывшем над городом воздухе. Свет странным образом померк над площадью, в потоках вулканических лучей, извергавшихся из всех отверстий, кружили неистовые ириасы, их черные силуэты, наслаиваясь друг на друга, смешивались в кучу, потом разлетались в разные стороны.