Кто прав, кто виноват?

В тот момент Байрону в очередной раз пришла мысль о побеге. Он хотел лишь одного: готовить в тишине и спокойствии, без ежеминутных укоров в том, что он недостаточно хорош. Но ему было всего шестнадцать, и он считал, что знает, как устроен мир. На самом деле ничего он не знал, лишь делал умный вид.

– Хотите, чтобы я ушел? Так я уйду. Не намерен выслушивать ваши оскорбления.

Байрон действительно ожидал, что его выгонят. Никто никогда не осмеливался перечить Хардвику Бомонту, и менее всего это следовало делать ему, горе-сыну. Губы Хардвика искривились в усмешке, Байрон обхватил себя руками. К его вящему изумлению, отец изрек:

– Бомонт никогда не бежит от проблем, мальчик. Мы точно знаем, чего хотим, и боремся за это, невзирая на мнение окружающих. Если я еще раз услышу, что ты намерен сдаться, лично превращу твою жизнь в ад. Я ясно выразился?

– Да, сэр. – От угроз отца душа ушла в пятки, кроме того, он испытывал смущение. Отец что, разрешает бунтовать?

Развернувшись, он зашагал прочь из кабинета, но вопрос отца заставил его остановиться:

– Мясо ягненка вчера – чья заслуга? Твоя или Джорджа?

Мясо действительно удалось на славу, это отметили даже братья.

– Я готовил под руководством Джорджа.

Долгое время отец молчал, Байрон не понимал, можно уйти или нет. Наконец Хардвик сказал:

– Веди себя с достоинством, как подобает настоящему Бомонту. И чтобы я больше не видел муки на твоей одежде. Уяснил?

– Да, сэр.

И Байрон остался дома, вынужденный мириться с брюзжанием отца о том, что выполняет работу прислуги. День ото дня он совершенствовал свое кулинарное мастерство и нередко удостаивался похвалы отца: «Сегодня ужин был особенно хорош». В его устах это самые изысканные комплименты.

Вскоре после того давнего разговора Хардвик Бомонт умер от сердечного приступа, и за муку на одежде принялась бранить Френсис, но никто больше не говорил, что он позорит славное имя Бомонт, занимаясь работой прислуги. Ему больше не нужно было сражаться за мечту. Он перестал бороться и опустил руки. Это относилось и к Леоне. Вместо того чтобы бороться за нее, он сбежал в Европу.

Ситуация изменилась. Теперь он главный и точно знает, чего хочет. Жениться на Леоне и принимать активное участие в жизни сына. Самое время начать вести себя, как подобает истинному Бомонту.

Наконец настало пять часов вечера. За это время Леона заставила его изучить цветовые образцы, тарелки, ножи для мяса и многое другое. Правда, для самого Байрона значение имела только еда.

Прополоскав в раковине тарелки, он сложил все. За исключением кольца, которое спрятал в карман. Его нервировало, что Леона оставила на столе кольцо стоимостью двадцать тысяч долларов.

Она станет его носить. И примет предложение. Вслед за этой мыслью пришла еще одна, едва отпечатавшаяся в сознании.

Леона будет принадлежать ему. Отчего нет? Они поженятся, будут жить вместе. Так почему бы не заявить свои права на то, что некогда уже принадлежало ему? Вот только в сердце ее допускать снова нельзя. Байрону всегда нравилось заниматься любовью с Леоной. Им было хорошо вместе, и он надеялся, что это волшебство никуда не делось. Он сможет наслаждаться ее телом, не позволяя чувствам ослепить себя до такой степени, чтобы не видеть правду. Она лгунья, и с ней нужно держать ухо востро.

Подойдя к своей машине, Леона спросила:

– Поедешь за мной, нам ведь по пути?

Байрону казалось, что кольцо прожжет дыру у него в кармане.

– Да, я еду домой с тобой.

Она улыбнулась, он с трудом подавил желание поцеловать ее. А зачем противиться своим желаниям? В три шага преодолев разделяющее их расстояние, он заключил ее в объятия и поцеловал. Она негромко охнула. Ему было все равно. Он мечтал об этом целый год. Возможно, она недостаточно хороша для него, но держаться в стороне он не в состоянии.

Мгновение спустя Леона ответила на поцелуй. Обхватила его за шею и приоткрыла губы. Он тут же скользнул языком ей в рот, пробуя на вкус ее сладость. Прервал поцелуй, но объятий не разомкнул.

– Время уже нерабочее, поэтому можно.

Еще мгновение ее грудь оставалась прижатой к его торсу, затем Леона неохотно отстранилась:

– Байрон, нельзя так меня целовать.

– Хочешь, чтобы я делал это по-другому?

– Ты недвусмысленно дал понять, что женишься на мне только ради блага ребенка. Мы собираемся спать в разных спальнях. Я была небезразлична тебе прежде, но не сейчас.

Он вынул кольцо из кармана.

– Думаешь, все будет так уж плохо? Между нами, я имею в виду.

– Мне просто нужно знать, чего ожидать. То ты злишься на меня, то готовишь мне ужин и говоришь, что у меня будет отдельная комната, то целуешь и даришь кольцо. Это фамильная реликвия, не так ли?

– Нет. Я купил его только сегодня утром. – Кольцо не запятнано ни историей его семьи, ни ее. Оно принадлежит только им, и никому больше.

– Хорошо. Не имеет значения.

– Еще как имеет. Кстати, я даже не знаю, каково полное имя Перси. Он Харпер или Бомонт?

– Он Перси Харпер Бомонт, в свидетельстве о рождении ты значишься отцом. Но среднее имя я дала свое.