О вредительстве. Материалы о вредительстве начали поступать уже в начале следствия, а вы говорили, что никакого вредительства, только террор. По-моему, товарищи, дело не в Молчанове. Наша система исключает то, чтобы один человек, в аппарате работая, мог бы у себя концентрировать оперативный материал и скрывать его от партии, от руководства НКВД, от страны. Здесь была целая линия контрреволюционных действий (Голос с места. Это правильно!). Этого не может быть. Сама структура нашего аппарата это исключает. Здесь не один Молчанов виноват, были связи у Молчанова. Это подлежит детальному выяснению. А если допустим, только один Молчанов, если только Молчанов, Сосновский, Венецкий и ряд других шпионов сидели в аппарате государственной безопасности, за это тоже надо ответ держать, ибо за наши преступления наша страна несет большой ущерб в нашем социалистическом строительстве, а наша партия расплачивается жизнью лучших людей».
Реденс: «Вы слыхали, что говорил Радек, что он помимо их центра начал развертывать работу. Я добился постановки вопроса о Дрейцере только в апреле 1936 г., если надо, то у меня имеются документы, я могу доказать, как мы неуклонно ставили вопрос о Дрейцере. Снимает ли это с меня вину, что я не пришел в ЦК? Нет не снимает. Я виноват. Но я здесь на пленуме хочу рассказать, какая была обстановка. Дальше. Мы арестовали эмиссара Троцкого Арина-Лапина, который приехал по специальному заданию Троцкого, был у Троцкого и с Троцким имел разговор. Посылаем 21 марта 1931 г. показания, этот протокол показываем т. Ягоде. Тов. Ягода вызывает меня, вытаскивает этот протокол и говорит: «Что за возмутительный протокол вы прислали?» Я спрашиваю: «В чем?» — «Что вы дурак? Разве Троцкий может с таким человеком разговаривать, что вы думаете, Троцкий по вашему артист что-ли?» А потом было решено, что надо пойти на крайние меры.
Тов. Ягода, я там не был, а говорил то, что слышал от Арина-Лапина, которому Седов сказал, что в СССР работает очень крупная троцкистская организация, очень крупную работу террористического порядка несет Дрейцер. Он говорил о том, что там же ведет большую работу Сосновский и целый ряд фамилий приводил. Может быть неправильно, но разве это подход руководителя? (Ягода. Это было указание о технике допроса, а не по существу). Протокол Арина-Лапина до сих пор света не видит. Он у вас, а вы должны рассылать куда полагается, а не я.
Дальше, товарищи. Поступает протокол Лурье. Это профессор, который преподает древнюю историю в МГУ. Что этот профессор говорит? Что он, Лурье, приехал в Москву и имел свидание с Троцким и что он привез от Рут Фишер и Маслова директиву Троцкого о том, чтобы он имел свидание с Зиновьевым здесь в Москве и передал бы Зиновьеву директиву Троцкого о том, что надо вступать на путь террора, надо с этим делом спешить. Теперь интересный штрих. Об этом же самом Лурье 5 января 1935 г. дает показания Сафаров, что в Москве живет Лурье, кличка его Эмель, что этот Эмель является ближайшим человеком Троцкого, что этот Эмель привез от Троцкого несомненно очень важную директиву. И вот с января 1935 г. лежит протокол в недрах НКВД, никто по нему никаких мер не принимает. И когда в 1936 г. этот Лурье-Эмель дает показания, тогда, товарищи, я вам скажу такую вещь, вызываются люди к Молчанову, Молчанов ведет себя совершенно потрясающе похабно, он к работникам обращается: «Слушайте, что вы здесь несете? Как вам не стыдно? Ну, разве это может быть?» И он ставит так вопрос: «Я вам приказываю, чтобы ни один протокол, прежде чем вы мне не дадите его на согласование, чтобы ни один протокол не был дан на подпись обвиняемому». (Берия. Кто это говорил?) Молчанов. Теперь дальше, товарищи.