Кто сказал: "Война"? (СИ)

Нет, в то, что славнейший Орс его предал, Айсинар не верил. Тем более не верил, что он мог изменить Орбину — не таков Озавир, вероломства в нем ни на пайр. На арене вспылил просто. Но неуместно и оскорбительно — вот и пусть отвечает! Патриарх, еще не избранник, а «равный среди равных», быть может, красивый лозунг, но не истина, тем более на грани войны. И раз сам своего места не понимает — пусть суд вправит мозги.

А он, Айсинар, ничего никому отдавать не намерен: ни пяди республиканской земли варварам, ни Гайи Вейза тиронским магистрам.

Едва добравшись домой, Айсинар сразу пошел в кабинет. Нашел среди бумаг прошение славнейшего Вейза со всеми приложенными письмами и, не перечитывая, все подписал.

С тех пор сидел опустошенный, отвернув кресло от рабочего стола к окну, и разглядывал стремительно темнеющее небо. Вот сейчас сумерки еще прозрачные, а скоро нальются синевой, и в небе начнут появляться звезды…

В кабинет забегал сынишка, звал покидать дротики, потом приставал с вопросами про игры. Айсинар только потрепал его кудряшки и, отговорившись усталостью, отправил в сад на качели или играть с сестрой. Потом Райяна звала к ужину — тоже не пошел, и жене ничего не осталось, как подать ужин в кабинет. Есть не хотелось. Пирог остыл, жаркое покрылось пленкой жира, а Айсинар все сидел и выдергивал нитки из вышитой салфетки.

Правильно ли он поступил? Казалось, что что-то упускает… а что? Чтобы понять, не хватало покоя. Голова гудела, гудело и билось пламя в крови; размеренное дыхание помогало, но не успокаивало полностью. Если бы Гайи был здесь — его боец и знак его власти. Чемпион, способный подчинить любого, и готовый подчиниться ему. Его Орбин. Его точка равновесия. Он приходил каждый раз после поединка, не тот улыбчивый мальчик, каким он был в семинарии или с родителями на городских праздниках, а бешеный и гордый, настоящий демон бездны. «Поделиться победой» — так он говорил. Сегодня как раз такой день.

Но Гайи ранен, сегодня Айсинар его не дождется.

Не звук шагов и не голос, из раздумий Айсинара вывел лист с черновиком указа, сброшенный со стола внезапным порывом ветра. Голос он услышал уже потом:

— Значит, не ждал меня, славнейший?

И оглянулся. На пороге стоял Гайяри Вейз, такой же, как всегда после боя, разве что вызова в глазах еще больше. О недавнем ранении напоминала лишь тугая повязка на бедре да бледность… впрочем, чтобы судить о бледности, было уже слишком темно.

Не ждал. Конечно, не ждал! И в первый миг даже растерялся — сам не понял, рад или снова злится.

— Зачем встал? — ответил он вопросом на вопрос. — С такой раной лежать надо.

— Ну как же? Сам-то ты не явишься, — Гайи криво усмехнулся. — А рана… брось, славнейший, нет тебе дела до моих ран. Наоборот, тебе даже нравится: я должен был умереть, а, видишь, изловчился и выиграл…

Айсинар не дослушал и даже подумать не успел, что делает — вскочил, сгреб сопляка за грудки и притиснул к стене.

— Да ты хоть понимаешь, что несешь?!

И тут же почувствовал: мальчишка едва на ногах стоит, непонятно, как добраться-то смог? Пришел к нему чуть живой, а он как врага встречает.

Но жалеть Гайяри не получалось — слишком дерзкий. И что несет, конечно, понимает: Айсинару нравилось! Нестерпимо, до дрожи возбуждала мысль, что этот сильный красивый юноша готов умереть и убить — для него, лишь бы принести ему победу. Стыдно признаваться, но так и есть.

— Ты напугал меня сегодня, — добавил он тихо. — Никогда больше так не делай, понял? Никогда.

— Никогда, все, — ответил Гайи, — завтра меня в Орбине не будет. Не мог же я в последний раз не прийти?

И ни капли кокетства. Этот мальчишка, который играет, как дышит, и готов смеяться над чем угодно, сейчас был прям и серьезен… или не был, только казался? Айсинар никогда не знал правды, и это тоже злило и возбуждало одновременно.

— Последний раз? Ни за что, — ответил он. И закончил быстро: — Завтра всем будет не до тебя. Можешь сказать отцу, я подписал его бумаги.

*11*

Закончив разминку, ученики выстроились в середине зала, по команде уселись на пятки и замерли. В гимнастическом зале стало так тихо, что, казалось, можно было расслышать шелест осыпающихся цветов за открытыми проемами окон или хруст циновки, если кто-то вдруг шевельнется. Только Эрбилен Ньер, наставник по атлетике и боевым навыкам, прозванный семинаристами Плешивым Эрбом, умел двигаться совершенно бесшумно. Он прохаживался вдоль шеренги учеников, и строго следил за тем, чтобы ни у кого даже мускул на лице не дрогнул.