Дальше произошло то, что должно было произойти с полком за все эти дни. За четыре последующих часа на всём песчаном поле не осталось ни единого места, где бы не разворачивалась батарея в боевое положение. Причём, это происходило на время и с обязательным выстрелом или залпом. Потом перемещались на сто-двести метров вперёд или в сторону и опять разворачивались. Условный противник периодически применял по нам отравляющие вещества, наносил ядерный удар, после которого мы всё равно возрождались. Разворачивались и тут же сворачивались, уходя от возможного налёта авиации. Снова одевали хим. защиту и целый час работали в ней, нервно ощущая, как просохшая одежда вновь пропитывается, но уже солёным потом. Опять стреляли и в конце с ходу развернулись на прямой наводке, где выполнили задачи по поражению неподвижных и движущихся целей.
Батарея была качественно вывернута наизнанку и мы здорово переживали за результаты своей работы. Это потом мы узнаем, что почти все нормативы выполнены с оценкой «Хорошо», либо «Удовлетворительно» и три задачи на «Отлично». А сейчас нервничали, переживая за результаты и за оценку полка.
Все снаряды были выпущены и над полигоном повисла тревожная тишина. На последнем этапе, прямой наводке, к нам присоединился комбат со своей ячейкой и теперь в яме, откуда мы руководили огнём, было не протолкнуться от взвода управления батареи.
— Командира батареи к командиру полка, — пришла команда по радиостанции. Капитан Чистяков выбрался из укрытия и побежал к недалёкому КНП полка, придерживая рукой полевую сумку.
— Ну, сейчас комбат обратно или начальником штаба дивизиона прибежит или взводным, — прокомментировал лейтенант Денисенко, — хотя, насколько я понял, отстрелялись мы вроде бы ничего…
Через десять минут из-за полкового КНП появился комбат и неспешной походкой направился в нашу сторону. Мы вскинули бинокли и впились в лицо комбата, стараясь угадать — С какой вестью он идёт назад?
— Вроде бы всё нормально, — неуверенно проговорил Лёва, — комбата не сняли, а я так и остался на своей должности.
Глядя на суету, поднявшуюся после отъезда чёрной, генеральской «Волги» и УАЗика командира, стало понятно, что учения закончились и там отбиваются.
Серёга Чистяков неспешным шагом подошёл к нам, вылезшим из ямы, и тут же опустился на раскладной стульчик, подсунутый одним из солдат взвода управления. Комбат молчал, молчали и мы, ожидая приговора. После недолгого молчания капитан улыбнулся, как это он умел — открыто и широко:
— Ну что набычились? Не обосрались и Слава богу…
— Фуууууу…, — мы оживились и тоже заулыбались, а комбат продолжил. — Какую там оценку полку генерал утвердит — не знаю, но нам — «Хорошо».
— Фуууу…, нормально… Ну, ёлки-палки, пусть нас полк теперь поит… Нет, каждый дивизион по отдельности… Чего дивизион? Восемь батарей — вот пусть поляны и накрывают по очереди…, — каждый из нас изощрялся, стараясь высказать свой вариант и виденья будущего расчёта полка, — комбат, а что генерал про нас сказал?
— Вот это самое интересное и загадочное. Он сказал следующее: командира батареи и старшего лейтенанта Геворгян я поощрю сам лично, офицеров и прапорщиков батареи приказом полка, а рядового Юзбашева после учений отправить в отпуск. Во как! Ладно, он мог знать тебя, Лёва. А вот откуда он Юзбашева знает? — Чистяков развёл в недоумение руками, глядя на наши также удивлённые лица.
— Боря, ну-ка Юзбашева сюда позови…
Через минуту перед нами стоял Юзбашев и мне показалось, что за эти несколько часов щетина у него стала гуще и ещё чернее.
— Юзбашев, кто у тебя родители? И откуда тебя знает генерал Смирнов? — Ну, на первый вопрос мог и я спокойно и довольно подробно ответить. Обычные учителя, в обычной школе. Такие же и родственники. Только дядя довольно известный нефтяник, награждённый двумя орденами Трудового Красного знамени. Но это всё не то…
В принципе, своим ответом и неопределённым пожиманием плеч, всё это подтвердил и солдат.
Мы замолчали, не зная, что ещё спросить, а у меня зародилось вполне законное подозрение и я приказал вычислителю:
— Вызови сюда Матвеева.
Офицеры с любопытством поглядели на меня, но промолчали.
— Матвеев, у вас всё нормально было на перекрёстке?
— Так точно, товарищ прапорщик, всё нормально, — с готовностью и преданно глядя на нас, молвил пышущий здоровьем и оптимизмом солдат.
— Матвеев не Зви-з-ди, — медленно и раздельно высказал своё сомнение, — ты, когда мне докладывал, мне показалось что ты только что от костра.
— Тэкккк…, Матвеев, начинаем с тобой разговаривать по серьёзному, — в течение последующих десяти минут была выяснена вся картина происшедшего. Юзбашев выкатил в дичайшем изумлении глаза, когда услышал, что как максимум через неделю он будет ехать домой в отпуск, а Матвеев наоборот превратился в соляной столб, отчаянно вращая глазами и поняв, как он бездарно и позорно просрал отпуск. Мы же молчали, переглядывались и не знали, как реагировать на рассказ Юзбашева. Хотелось восхищённо заматериться и дико захохотать от той дурацкой ситуацию, которую Юзбашев создал на перекрёстке.