Кто служил в армии, в цирке не смеётся

— Толя, мне вот это надо для провокации… Дай. — Дальше я рассказал о своём солдате и о своих предполагаемых первых шагах по вливанию в полковой коллектив.

Товарищ сокрушённо рассмеялся:

— Да…, забыл я…, оторвался… от активной жизни тут на складе. Ты только будь осторожнее, не перегни палку. За эти два с половиной года, что ты был на Кубе — многое изменилось и не в ту сторону. Сейчас не так, как тогда когда-то…, — и выдал, то что я просил. Так, что я еле упёр здоровенный куль к себе в канцелярию.

Сегодня был не банный день и пришлось «слегка» повалять кочегаров по полу дивизионного банно-прачечного комбината и показать что такое почти тридцатипятилетний русский мужик, прошедший хорошую школу жизни, в том числе и военную, после чего азера-кочегары были просто вынуждены согласиться помыть через час в их личной душевой моего бойца. Особенно их впечатлило моё обещание приходить с проверкой к ним, когда выпью. Да ещё плотоядно добавил — Что когда выпью — я вообще ДУРАК…

В парк заявился с вещмешком, набитым новым обмундированием. Дневальные показали будку и я окликнул своего подчинённого:

— Кобылов, ты тут?

Ответа не последовало, но судя по неясному шуму внутри — он был там. День, как и последующие, был дождливый и хмурый. Дождь, правда, не шёл, но всё было пропитано влагой и полу-гнилой кунг, выглядел большой, неопрятной собачьей будкой. Окликнул солдата снова и, получив в ответ шуршание и потрескивание покачнувшегося кунга, с неохотой согнулся и полез в дыру, завешанную гнилым тряпьём, на месте когда то висевшей двери.

Внутри было ещё хуже, чем снаружи. Вонь не только немытого тела, но и от кучи прелых тряпок, которыми укрывался солдат и откуда выглядывало его осунувшееся лицо. Блядь! Шаталов — Сука… Я заскрипел зубами от возмущения на пьяницу-комбата, опустившего своего подчинённого на этот уровень.

Справившись со своим чувствами, я представился:

— Старший лейтенант Цеханович. Я твой новый командир и теперь я буду отвечать за тебя и твою службу. Давай вылазь и пошли в баню.

Когда солдат наконец-то вылез полностью из под тряпья, новая волна смрада ударила по моим всем чувствам, но я стиснул зубы, оставаясь внешне спокойным и невозмутимым. Это какой скотиной надо быть, чтобы довести единственного своего бойца до такого состояния. Да я его оближу всего и восстановлю в его глазах рухнувший авторитет всего офицерского корпуса. Да я порву глотку любому, кто только попытается нарушить его нормальную солдатскую службу. Моё внутреннее возмущении и гнев, я вывалил на азеров-кочегаров и, пока Кобылов мылся, по второму кругу отлупил их: за то что они принадлежали к этому племени, не понимающему правила общежития, и за то что они вольно служат в кочегарке, а не в подразделении.

Мылся боец минут тридцать, а за это время я вытащил всё, что было у него в карманах и сжёг старую форму.

— На, одевай, — протянул ему новые трусы, майку и всё остальное, ещё не обмятое обмундирование с такими же новыми сапогами. Кобылов быстро и с удовольствием одел всё это и как всё равно преобразился. Передо мной стоял солдат, с которого можно уже что-то спросить и что-то приказать.

— Сколько месяцев денег не получал? — Задал ему следующий вопрос. Солдат помялся немного, слегка задумался.

— Полгода, товарищ старший лейтенант…

— Понял, — достал аккуратно сложенную денежную ведомость и в первой строчке сделал запись, — распишись и получи.

И вручил ему хрустящую банкноту в 25 рублей. Деньги, конечно, были мои, но я всегда считал и требовал — солдат должен получать всё до копейки и всё до грамма. Лишь после этого ты имеешь право ему приказывать.

Кобылов растерянно завертел денежную купюру в руках, глаза у него подозрительно заблестели, но он справился с собой и твёрдой рукой расписался в денежной ведомости.

В казарме, после того как Кобылов заправил новеньким, первой категории, постельным бельём кровать, я подозвал к себе дежурного по танковому батальону.

— Сержант, принимай. Видишь, простыни, наволочка, полотенца — ножное и лицевое.

— Ну, вижу. И что? — Недовольно буркнул дежурный.

— Ты не «Нукай», не лошадь запрягаешь, а я тебе передаю и ты будешь за них отвечать.

Сержант вызывающе сгримасничал лицом и дерзко ответил:

— Пока я дежурный — приму, а вечером передам другому и совсем не собираюсь отвечать, что будет потом.

— Понятно, ничего ты видать не понял. Придётся поучить…, — я мгновенно наступил своим сапогом на стопу ноги сержанта и сильным толчком тыльной стороны ладони толкнул того в лоб. Не имея возможности сделать шаг назад и удержаться на ногах, дежурный, замахав руками, как ветряная мельница крыльями, грянул со всего размаху спиной на пол, хорошо приложившись головой об пол. Я же стремительно нагнулся, схватил сержанта за грудки и рывком поднял с пола и тут же отвесил ему обеими ладонями сильные, полноценные оплеухи.

— Ещё тебе добавить, чтобы ты понял, что разговариваешь с офицером, а не с товарищем…? — Грозно прорычал я, приблизив своё лицо к лицу дежурного и, только обозначив намерение уже качественно заехать в рыло ему кулаком.