Кто служил в армии, в цирке не смеётся

— Товарищ старший лейтенант, понял…, понял…, я понял…, — сержант попытался загородиться от меня руками, но я его только сильно встряхнул и отпустил одежду.

Дежурный, молча расправил сбившееся обмундирование и, исподлобья поглядывая на меня, стал оправдываться:

— Товарищ старший лейтенант, я всё-таки служу в танковом батальоне, а он в противотанковой батарее… Как я за него буду отвечать? Тут ведь и другие есть…

— Вот так и будешь. По-человечески. Не в разных казармах живёте, а в одном кубрике. А насчёт других… Передай им. Вот этот солдат, — я ткнул сначала в стоящего рядом Кобылова, потом обвёл широким овалом в воздухе кровать с тумбочкой, — Это мой солдат. Вот это имущество — это моё имущество. Всем этим — я командую. И я же им распоряжаюсь. Больше никто и если другие этого не поймут — они будут иметь дело со мной. Хреново иметь…

Что будет потом — я не сомневался. И за пятнадцать минут до вечерней поверки шёл в казарму, с тревогой размышляя, как бы в предстоящих разборках вовремя остановиться и действительно не перейти грань. Кобылов сидел потухший на табурете около своей кровати в закапанной мелкими каплями крови обмундировании. Нос и верхняя губа были разбиты и опухшие. Ну и постельное бельё первой категории отсутствовало. Вместо него, сверху одеяла валялось уже мятое и использованное.

Судя по всему — грабёж. То есть отъём денег, совершённый дерзким способом. В казарме, открыто, на виду у всех, да ещё группой лиц. Экспроприация имущества…

Я, конечно, ожидал этого, но вид избитого моего солдата, который ещё пару часов тому назад воспрянул духом и надеждой на новую службу и жизнь… Но я ещё сдерживал себя и махнул рукой, подзывая давешнего дежурного к себе.

— Сержант, кто это сделал? — Громко и на всё помещение задал вопрос и в помещении, наполненным практически всеми солдатами, повисла тишина. Молчал и сержант. Да, мне и не нужен был его ответ — мне нужна была завязка действа.

— Кобылов, деньги покажи… А…, и деньги у тебя забрали. Ну что ж, будем разбираться.

— Сержант, — я ткнул пальцем в танкиста, — идёшь к входным дверям и никого отсюда не выпускаешь. Если хоть одна сволочь выскочит — тебе звиздец. Я буду расценивать как пособничество…

А я отпустил внутри себя вожжи и ПОШЛО. Можно было сразу направиться в угол, где сидела кучка азеров, гортанно гыркая между собой и где снежной белизной белели мои полотенца и наволочка. Но мне надо было на уши поставить всю казарму, а не только азеров. Я шёл вдоль ряда кроватей и одеяла, простыни сильными и большими птицами взлетали к потолку, а подушки расшвыривались моими сапогами в разные стороны. Двух-ярусные кровати с металлическим грохотом валились друг на друга, заваливая за собой на пол тумбочки, добавляя в этот жизнерадостный кавардак — хорошую долю грозы, бури и многообещающих зрелищ. А я шёл, я целеустремлённо двигался к тем скотам, которых жаждал покарать, заодно и остальным показать на будущее — что с противотанковой батареей лучше не связываться и командир батареи там в определённых условиях «больной на голову». Перевернув, таким образом, половину казармы, я остановился в углу азеров и стал молча смотреть на них, держа длительную паузу. Дикие азера, лучшие комсомольцы Азербайджана, наверняка никогда не слыхали про Станиславского и про то, что паузой можно было выразить ВСЁ. И чем длиннее эта пауза, тем больше можно было ею сказать. Но что можно взять с детей гор, которые не знали, что такое театр и которые эту паузу посчитали совершенно неправильно. Какой-то там старлей перевернул пол казармы, а дойдя до ихнего угла ЗАССАЛ и они воодушевлённо загыркали на своём языке, обмениваясь язвительными репликами в мой адрес. Терпеливо дождавшись окончания гырканья, я нагнулся и сдёрнул с кровати свеженькое ножное полотенце.

— Это твоё? — Спросил я, протягивая полотенце и голосом показывая, что едва сдерживаю злость. Потом прошёл вперёд между двумя кроватями, нагло оттолкнув главаря азеров в сторону, и сдёрнул уже лицевое полотенце, — И это твоё?

— Мой…, — с вызовом прорычал нерусский и остальные одобрительно загудели.

— А мы сейчас проверим…, — и развернул оба полотенца, где заранее мною было подписано крупными буквами — ПТБ. Дальше себя уже не сдерживал. Хлестанул по роже туго свёрнутым жгутом материи… Ну, а дальше в ход пошло ВСЁ. Давненько я так не дрался… Вернее, первую минуту они ещё пытались сопротивляться, но только первую. Потом они бегали по расположению в ужасе, потому что их просто убивали, и никак не могли найти выхода. Разбегались от меня и остальные, пытаясь увернуться. Уворачивались. Ну…, а если не успевали увернуться… Падали и разлетались в разные стороны… Это они получали за то, что молчали, когда эти суки в открытую грабили и били моего бойца… Ссали и радовались, что не их это…

Несмотря на то, что я бил азеров всем, что попадало в руки, какая-то часть сознания, всё-таки контролировало мои действия и я никого не убил и не покалечил, но оторвался от души. Как в известном комедийном фильме говорил один из героев — Буду бить больно, но аккуратно…