Кто соблазнит малых сих...

На следующий день я проснулся от предсмертного вопля дисковой пилы, сменившегося спустя несколько минут стуком отбойного молотка. Когда я, наконец, подошёл к окну, то от граффити на фасаде соседнего здания осталась лишь нижняя половина: прикованные к столбу обнажённые мужчина и женщина и чьи-то волосатые ноги. Остаток хулиганского барельефа уже лежал на земле в слабо опознаваемых фрагментах.

Коммунальные службы, должно быть, прокляли тот день, когда уличное искусство перешло с аэрозолей на рельефную печать полимерами с включением арамидных нитей.

Я взял в руки телефонную трубку и замер в нерешительности. Мосты, провешенные в моей памяти, опять вели меня не туда.

Ольга. Рыжая оторва с докторской степенью, защищённой по какой-то зубодробительной смеси лингвистики, нейропсихологии, меметической вирусологии и сетевого фольклора тех времён, когда не надо было уточнять, о какой нацсети идёт речь.

Будучи с ней единственными гуманитариями на проекте, мы изобретали заново структурную мифологию и спорили до хрипоты под доской, где полузатёртые наброски базы данных перетекали в разлапистые деревья одолженной у Леви-Стросса нотации. Потом, уже охрипшими голосами ругались с Дим-Димычем о том, что может и что не может воплотиться в коде, а сойдясь на чём-то общем, упирались в Лёху, который на пальцах объяснял нам, что железа, которое потянет все наши чаяния не существует в природе и, в ближайшее время, вряд ли появится...

-- Алло... алло?-- голос в трубке. Задумавшись, я задел клавишу вызова.

-- Оля, привет, это я, Сашка.

-- Привет,-- печальная усмешка в её голосе,-- я знала, что ты позвонишь. Это ведь из-за Эквиски, правда? Она работает?

-- Правда. Работает.

-- Сможешь через час в парк прийти? Как его... ну я в нём ещё иеговистов гоняла... ну помнишь, да?

-- Помню, конечно.

-- Ну вот, мы как раз гулять будем. Успеешь?

Парк изменился с тех пор, как я в последний раз его видел. Тогда -- запустелый и дикий, с растрескавшимся асфальтом, побеждённым травой, с таящимися в густых зарослях проржавевшими конструкциями, с растрескавшимися останками гипсовых статуй.

Теперь город добрался до него, вымел и вычистил, вымостил дорожки пёстрыми полимерными плитами. Заросли проредили, так что от одного конца парка, можно было рассмотреть другой. По переходам и лестницам грубо напечатанной крепости с визгом бегала детвора.

-- Всё поменялось, правда?

Я обернулся. Сначала я увидел двух сфинксов, изображённых на бортах коляски, потом женщину в сером пальто и в замысловатой бордовой шляпке. И только потом понял, что смотрю на Ольгу.

-- Всё поменялось,-- кивнул я и присел рядом. В коляске, развалившись, как это умеют только коты и младенцы, спал ребёнок.

-- Ваня,-- Ольга кивнула на спящего сына,-- Как ты?

-- Я пока сам по себе мальчик. Иногда мне тебя очень не хватает.

-- Ты прекрасно знаешь, что ничем хорошим наши отношения кончиться не могли,-- спокойно сказала она, без эмоций, просто констатируя очевидный факт.

-- Ну да, учитывая то, что они кончились Эквиской,-- я мрачно усмехнулся.

-- Расскажи, что случилось?

Я рассказал про отца, Ольга молча слушала.

-- Ты с кем-нибудь ещё говорил об этом?-- наконец спросила она.

-- С Дим-Димычем. Он пока не знает, что можно сделать.

-- Лёха должен знать. Вадим должен знать... Может кто-нибудь из тестировщиков что-то знает. Вадима я видела недавно, погоди, дам визитку.

-- Лёха вряд ли поможет...

Вряд ли. Похоже, он первым понял, что на дне открытого нами ящика, за вычетом выплат и расписок о неразглашении, не осталось даже надежды. И пошёл вразнос самым оригинальным образом. Перепробовав последовательно все способы вынести содержимое черепа изнутри, пройдя через полдюжины сект, он, наконец, остановился на ветке ислама, достаточно радикальной, чтобы каждое арабское -- не говоря уже о прочих -- государство считало своим долгом давить её приверженцев без суда и следствия, просто по факту принадлежности.

Лёха ударился в священную войну против неверных со всем фанатизмом неофита, включающим поджоги и взрывы во всех уголках планеты и видеороликами на фоне знамени джихада. Последний ролик с его участием снял китайский штурмовой дрон где-то в районе Южного Вахджирдавана, поставив в фильмографии незадачливого искателя сакральной истины жирную точку.

Ольга, похоже, не удивилась. Я словил себя на том, что не могу прочитать выражение её лица. За те несколько лет, которые мы избегали друг-друга, она стала завершённой -- как будто части, изначально содержавшиеся в ней, наконец выстроились и слились воедино. Ощущение усиливалось некоторой полнотой, которую она приобрела пока вынашивала ребёнка. И это тоже ей шло.

Я молчал. Дети штурмовали аляповатую крепость. Деловито сопел хранимый двумя сфинксами младенец.

-- Как-то не клеится разговор, правда?-- спросила Ольга со своей полуусмешкой -- почти как в старые времена.

Я кивнул.

-- Не клеится. Мы облажались.