Кто стоял за декабристами

Можно отметить, что Наполеон, начиная войну, очень плохо знал Россию и русских. Считал это излишним, руководствовался примитивными штампами. Например, о «боярах», которые вынесут с поклоном ключи от Москвы. Дворянство представлял получше, но не отличал его от немецкого или итальянского. От кого-то из консультантов Бонапарт слышал о казачьих бунтах, об измене Мазепы. Строил иллюзии, будто казаки мечтают отделиться от России, пытался засылать шпионов на Дон, склоняя к предательству. Желаемое выдавалось за действительное, на какое-то время сам же Наполеон поверил, будто всех донских казаков отозвали из армии, опасаясь измены.

Александр I поначалу выехал в войска и главнокомандующего не назначил – тем самым оставляя руководство за собой. Снова доверялся иноземным авторитетам вроде генерала Пфуля, по планам которого армия должна была засесть в укрепленном Дрисском лагере – где попала бы в ловушку. Но Аракчеев, министр полиции Балашов, мать, сестра и другие родственники все же уговорили Александра уехать в столицу, развязав руки своим генералам. Его брат Константин оставался боевым офицером, командовал 5-м (гвардейским) корпусом. Когда 1-я армия Барклая-де-Толли и 2-я армия Багратиона героическими усилиями избежали разгрома и сумели соединиться в Смоленске, Константин примкнул к позиции Багратиона. Требовал прекратить отступление и атаковать. Дошло до открытого конфликта с главнокомандующим, и великому князю тоже пришлось уехать в Петербург. Впрочем, и Барклай долго не задержался во главе объединенных сил, был заменен Кутузовым.

А в оценке русских людей Бонапарт крепко ошибся. Вражеское нашествие и традиционные для русского офицерства идеалы чести сплотили людей разных взглядов и мировоззрений. Доблестно дрались и православные, и масоны, и консерваторы, и вольнодумцы. Солдаты тоже не щадили себя. В народе всколыхнулся невиданный патриотический подъем. Формировались части ополчения, собирались пожертвования. Крестьяне всюду встречали оккупантов враждебно. Отказывались продавать продовольствие и фураж даже за деньги (Бонапарт перед войной напечатал изрядное количество фальшивых русских ассигнаций, ими снабжали фуражиров). Люди сами сжигали деревни и запасы, чтобы не достались врагу, создавали отряды партизан. В Москве, Петербурге (возможно, и в других городах) у французов имелась «пятая колонна», но в таких условиях она не имела возможности действовать, вести агитацию. Купеческий сын Верещагин, пытавшийся распространять прокламации, был сразу арестован, а потом растерзан москвичами [40].

24 августа, после сражения за Шевардинский редут Наполеон спросил о количестве пленных. Услышал – «ни одного, они не сдаются». А 26 августа загрохотала Бородинская битва. Такой жестокой и упорной схватки еще не видел никто из ее участников. Лавины французов и их союзников разбивались о стену царских войск. Поле боя осталось за русскими. Французы потеряли около 50 тысяч человек. Но и наших воинов выбыло из строя 58 тысяч. Резервы, обещанные Кутузову, не прибыли или существовали только на бумаге. А к врагу подтягивались свежие части, растянувшиеся в походе. Пришлось снова отступать, на совете в Филях было решено оставить Москву.

Сумрачные колонны русских войск потянулись из города. Все дороги запрудили массы растерянных, ошалевших беженцев. Группа безвестных патриотов засела защищать Кремль и погибла до единого. Неприятель торжествовал, вступив в Первопрестольную. Но… и изменники в нашей стране всё-таки нашлись. Причем немало. Остались в Москве, дожидаясь французов. Сочли, что Бонапарт уже выиграл войну. Значит, надо подлаживаться к победителям. Кто это был? Персональных сведений нет. Они сами себя наказали, и впоследствии Александр I на радостях простил уцелевших, эта страница войны была затерта. Однако изменивших было совсем не мало. Именно те дворяне и интеллигенция, кто заразился мифами о величии Наполеона, считал его победу закономерной. Они радушно встречали оккупантов, распахивали им двери. Хватало и дам, искавших счастья в объятиях бравых французов. Но город заполыхал пожарами…

А у Александра I положение оказалось двойственным. Он торжественно пообещал не вести речи о перемирии, пока хоть один французский солдат остается на русской земле, – и тем самым получил опору всей страны, стал знаменем борьбы. Царь разрушил планы Наполеона «победоносно» завершить войну взятием Москвы, отверг его попытки завязать переговоры. Но в душе Александра сохранялся тот же надлом. Он остро воспринимал свою личную ответственность за неудачи, отступление, жертвы. Осознавал их как очередные Божьи кары за его собственный грех. Соучастие в свержении и убийстве отца.