А в Петрограде 3 (16) июня открылся I Всероссийский съезд Советов. Причем Ленин с большевиками и Троцкий с межрайонцами успели договориться между собой, чтобы использовать этот съезд для захвата власти. Намечали поднять рабочих, гарнизон, сбросить Временное правительство и передать всю власть съезду. А при этом, на победной волне, самим занять господствующее положение в Советах. Но пока в руководстве Советов лидировали меньшевики и эсеры. Узнав о лозунге «Вся власть Советам», они вынесли вопрос на съезд, и было принято решение — рабочим и солдатам воздержаться от выступлений. Большевики попали в неудобное положение. ЦК партии постановил отменить планы. Но на троцкистов это решение не распространялось, и Ленин тоже не смирился, подспудно настраивал соратников на восстание.
И в таких условиях готовилось летнее наступление на фронте! Еще в феврале, на Межсоюзнической конференции в Петрограде, стороны договорились, что французы и англичане нажмут с запада, а русские с востока, в Галиции. Но революция сорвала наступление нашей армии. Союзники в апреле начали одни и фронт прорвать не смогли, понесли страшные потери, более 200 тыс. человек. Во Франции это тоже чуть не вызвало революцию, взбунтовались войска и пошли на Париж, забурлили манифестации. Но свой мятеж французы подавили быстро и жестоко. Военный министр Клемансо получил диктаторские полномочия, демонстрации рассеяли пулями, бунты в войсках усмирили военно-полевыми судами и расстрелами. В тылах провели суровые чистки. Если обнаруживалась связь с противником, немецкое финансирование, расстреливали издателей газет, даже депутатов парламента.
Но и наступление русских теперь потеряло смысл — немцы могли перебросить на них силы с других фронтов. К тому же армия совершенно разложилась. Верховный Главнокомандующий Брусилов и другие военачальники доказывали, что в обороне она еще держится. Но если начать наступление, все рухнет. Тем не менее державы Антанты упрямо требовали выполнять обязательства. Как раз на это нацелилась и миссия Рута. Еще весной США пообещали Временному правительству кредиты в 325 млн долл. Их так и не дали, а сейчас Рут указывал: не будет наступления — не будет денег. С посланием к Временному правительству обратился и Шифф, требовал преодолеть «примиренческие настроения» и активизировать усилия.
В результате было решено — 18 июня (1 июля) начать наступление. Куда там! Солдаты митинговали, голосовали: в бой не идти. На Западном и Северном фронтах в атаку поднялись лишь отдельные части. Только на Юго-Западном фронте 8‑я армия Корнилова ударила дружно. И… прорвала фронт. Воодушевившись ее успехом, подключились две соседние армии. Вот тут-то стало очевидно, каким победоносным должно было стать наступление, если бы не революция. Даже ограниченными силами наши войска громили врагов, занимали города. Австро-Венгрия в ужасе взывала к Германии, считая войну уже проигранной. Но ведь на других участках наступление не началось. Для немцев было совсем не трудно снять оттуда дивизии, закрыть прорыв.
А в Петрограде в эти же дни, 3 июля, большевики и троцкисты подняли восстание. Оно было очень плохо подготовлено. Расчет строился на стихийный массовый взрыв, как в Феврале. Но выяснилось, что сама по себе стихия, без четкой организации, не слишком опасна. Толпы солдат, матросов и рабочих действовали вразнобой. Юнкеров и нескольких частей, верных правительству, вполне хватило, чтобы разогнать мятежников, 5 июля путч был подавлен. Впрочем, немцы не напрасно переводили деньги большевикам. Известия о беспорядках в тылу внесли разброд на фронте. Другие русские фронты и армии не присоединились к удару Корнилова. Германское командование смогло без помех собрать силы против прорвавшейся группировки и 6 июля нанесло контрудар. Наступавшие войска тоже были разъедены «демократизацией», в панике побежали. Бросили занятую территорию, рассыпались толпами дезертиров, грабили и безобразничали по тылам.
Военная катастрофа и восстание в тылу стали настоящим шоком для общественности, до сих пор восторгавшейся революцией. Посыпались негодующие требования наконец-то навести порядок. Причем и союзники как будто впервые увидели, что творится в России. Объявляли, что Временное правительство, совсем недавно удостоившееся их признания, состоит из демагогов. Но в противовес «демагогам» западные державы стали выдвигать… Керенского. Бьюкенен писал: «Керенский — единственный, на кого можно делать ставку». Французский министр Тома характеризовал Керенского как «единственного трезвого, способного и демократического политика, способного восстановить порядок в России и возобновить ее военные усилия».