Кто свергал Николая II и рушил империю?

Хотя царь и его министры пребывали в уверенности — с ситуацией они справятся. Так и было. Как раз в период работы Межсоюзнической конференции, 14 февраля, готовилось открытие Думы, намеченного оппозицией штурма. Но арест Рабочей группы оборвал связку между заговорщиками и рабочими массами. А накануне этой даты по городу расклеили объявление генерала Хабалова: беспорядки будут подавляться военной силой. Полиция произвела дополнительные аресты агитаторов на заводах. Родзянко явился к царю, все еще силился шантажировать его. Пугал революционными настроениями и под этим предлогом опять требовал «ответственное министерство». Но государь отрезал: «Мои сведения совершенно противоположны, а что касается настроения Думы, то если Дума позволит себе такие же резкие выступления, как прошлый раз, она будет распущена».

В день открытия Думы жители столицы вообще боялись выходить на улицы. Но забастовали «всего» 58 предприятий, 90 тыс. человек (для Петрограда в 1917 г. это считалось умеренным). Происходили сходки студентов, на Путиловском были столкновения с полицией. Выплеснулась пара демонстраций. Попытки смутьянов собраться у Думы полиция пресекла. А на депутатов предупреждение царя ох как хорошо подействовало! Они перепугались обещанного роспуска. Журналисты, собравшиеся за скандальными сенсациями, были чрезвычайно разочарованы, писали: «Первый день Думы кажется бледным». 15 февраля бастовали 20 предприятий (25 тыс. человек). Дальше выступления пошли на убыль, и через неделю обстановка успокоилась. 22 февраля (7 марта) царь выехал из Петрограда в Ставку. А на следующий день грянуло…

В Православной Церкви в это время был Великий Пост. Вторая неделя — Неделя Торжества Православия. В царской России этот праздник занимал особое место, для него существовал специальный чин богослужения. Вот как его описывает святитель Николай Японский: «По восхвалении Бога, Зиждителя Церкви, и Святых Отцов, богозданных столпов ее, протодиакон стал провозглашать: “Неверующим в Бога — Творца вселенной, а мудрствующим, что мир произошел сам собой и держится случайно, — анафема! Неверующим в Искупителя и Искупление — анафема! Неверующим в Святаго Духа — анафема! Не верующим в Святую Церковь и противящимся ей — анафема! Не почитающим святые иконы — анафема! Изменникам Отечеству и Престолу — анафема!”»

Последний раз в России этот чин служился 19 февраля (4 марта) 1917 г. Революция началась через четыре дня. Все лица, организовавшие и поддержавшие ее, сами заведомо шли под вечное проклятие.

Узел семнадцатый «Кругом измена, трусость и обман…»

Действительно ли в России назрела революция? Документы Охранного отделения, сохранившие исчерпывающие сведения о деятельности оппозиции, дают однозначный ответ: нет. Генерал Глобачев отмечал, что «в общем настроение рабочих масс нельзя было назвать враждебным по отношению к существующему порядку, и если были между ними пораженцы, то все-таки большая часть искренно верила в победу… из сознания долга перед Родиной и собратьями. Материальное положение петроградских рабочих было весьма удовлетворительно, ибо, несмотря на все растущую дороговизну жизни, заработная плата прогрессировала и не отставала от ее требований».

Но как раз в единственном городе, в столице, наложились другие факторы. Глобачев писал: «Население Петрограда, насчитывавшее до войны едва 1 млн. людей, возросло к концу 1916 г. до 3 млн. (считая окрестности), что, конечно, создало вместе с прогрессирующей дороговизной весьма тяжелые условия жизни (квартирный вопрос, продовольственный, топлива, транспорта и пр.). Все духовные интересы этого трехмиллионного населения сосредотачивались на течении военных действий и на внутреннем экономическом и политическом положении страны. Общество большей частью питалось всевозможными вздорными и ложными слухами, где умышленно искажалась истина. Всякие неудачи, как внешние, так и внутренние, объяснялись всегда почти изменой или предательством, и все несчастья относились на счет Государя».

Во время войны изменилось не только количество, но и состав населения столицы. Многие патриоты-рабочие ушли на фронт. На их места приходили шкурники, желающие пристроиться в тылу. Много было финнов. Их в армию не призывали, на оборонных заводах платили хорошо, и они переселялись в Петроград с семьями.