Такая реакция, впрочем, была стандартной для тех, кто общался с ней в тот период. Как и в случае с Ротбардом, она открыла перед Гринспеном ранее неведомые ему интеллектуальные сокровища, целый огромный мир, о существовании которого тот раньше даже не подозревал. До знакомства с Рэнд Гринспен, по его собственному признанию, был интеллектуально ограничен: «Я был талантливым техником, но не более того». Под руководством Рэнд он начал выходить за рамки исключительно эмпирического, основанного на цифрах подхода к экономике, задумываясь теперь о «людях и их ценностях, о том, как они работают, что они делают, а также о том, почему они это делают, как они думают и почему они думают». Первые представления об идеях свободного рынка дал Гринспену его школьный учитель Артур Бернс. Рэнд открыла для него дальнейший путь, вдохновив Гринспена на то, чтобы связать свои экономические идеи с важнейшими вопросами человеческой жизни. Теперь он обнаружил, что у морали и нравственности есть рациональная структура, которую можно анализировать и понимать – точно так же, как экономику или музыку, которая также была его давней страстью. Вскоре Алан Гринспен стал убежденным объективистом. Его друзья незамедлительно заметили произошедшую с ним перемену, поскольку он начал насыщать свои разговоры словечками из объективистского сленга, а также употреблять одну из любимых присказок Рэнд: «Пересмотрите свои убеждения».
В отличие от большинства членов «Коллектива», которые были студентами, Гринспен являлся твердо стоящим на ногах профессионалом, у которого был успешный бизнес в области экономического консалтинга. Это позволило ему стать одним из тех немногих людей, которые могли не только учиться у Айн Рэнд, но и чему-то научить ее саму. Она безоговорочно доминировала над остальными, но с Гринспеном было не так. В их случае обмен информацией был взаимовыгодным, поскольку он был экспертом своего дела, и она, в свою очередь, училась у него. Его фирма, Townsend-Greenspan, брала крупные суммы за консультации, учитывающие абсолютно все аспекты требований современной экономики. Гринспен был знаменит, благодаря своей способности рассчитывать статистические данные, анализировать правительственные отчеты и добывать информацию при помощи своих связей.
Рэнд обращалась к нему за информацией о стальной и железнодорожной индустриях, используя его знания, чтобы сделать свою книгу более реалистичной. Оба они восхищались винтиками и шестеренками экономики, мириадами ежедневных процессов, которые складывались в дееспособное целое.
Леонард Пейкофф занимал более неопределенную позицию. Он познакомился с Рэнд, когда приехал в Калифорнию, чтобы навестить свою двоюродную старшую сестру Барбару. Их первая встреча стала для него настоящим откровением. Семья Леонарда страстно желала, чтобы он выучился на медика, но сам он не считал эту область деятельности для себя привлекательной. Он спросил у Рэнд, является ли ее персонаж Говард Рорк моралистом – или же он человек чистого действия? И то и другое, ответила Рэнд, запуская продолжительную философскую дискуссию на тему того, почему моральность и практичность являются, по сути, одним и тем же. Ее ответ напрямую касался внутреннего конфликта Пейкоффа и «открыл мир» для него. Он уходил, думая: «Все в жизни будет совсем другим теперь. Если она существует, значит, возможно все». В течение года он бросил занятия медициной ради философии и переехал в Нью-Йорк, чтобы быть поближе к Рэнд. Она принялась по-матерински опекать его, бывшего одним из самых молодых ее поклонников. Но время от времени Пейкофф вызывал и ее гнев – когда проявлял интерес к идеям, которые она отвергала. Но с течением времени, по мере того, как росла компетентность Пейкоффа, Рэнд пришла к мнению, что теперь на его понимание современной философии можно положиться.
Рэнд не видела ничего необычного в том, что ее ученики желают проводить с ней каждый субботний вечер, несмотря на то, что большинство из них были более чем на двадцать лет моложе ее. «Коллектив» наделял ее именно той степенью авторитетности, о которой она всегда мечтала. Она начинала дискуссии и задавала в них тон, а прочие участники жадно ловили каждое ее слово. Это было иерархическое, стратифицированное общество, на вершине которого безусловно стояла Рэнд. Ближе всех по своему статусу стоял к ней Натан, за ним шла Барбара, а положение остальных слушателей менялось в зависимости от того, как складывались их отношения с Рэнд. Сама она тщательно следила за балансом сил, открыто поощряла фаворитов и обсуждала свои предпочтения с Натаном и Барбарой. Поскольку разговоры вращались вокруг идей Рэнд и ее находившегося в производстве романа, общение с «Коллективом» было ценным топливом для ее творческого процесса. Оно позволяло ей как следует отдохнуть от изматывающей литературной работы, нисколько не утратив при этом своей концентрации. «Коллектив» стал постепенно превращаться в закрытый, практически герметичный мир. И внутри этого «островного государства» начали прорастать опасные тенденции…