Кто такой Ницэ Пеницэ?

Из-за всей этой беготни у меня пересохло во рту и так болела поясница, словно меня молотили цепами. «Ну и везёт всё-таки сестрице, — думал я. — Все мои планы пошли кувырком. У неё будут помидоры и лук, а я не увижу «Графа Монте-Кристо».

— Ладно, Пеницэ, плюнем на эти поиски. Пошли лучше есть мороженое.

— Мороженое? — переспросил я. — А где взять деньги? Ты угощаешь?

— Да у меня нет ни бана, — и Тимофте тяжело вздохнул. — Но ведь у нас есть десять лей.

— Спасибо, десятка без серии! — огрызнулся я.

— Ничего, попробуем в кондитерской. Попытка не пытка…

— Тебе легко говорить, а меня в кино уже смешали с грязью…

— Ладно, — великодушно согласился он. — Здесь буду платить я.

— Правда? Но если вместо мороженого мы получим хорошую трёпку?

— Ну и трус же ты, Пеницэ! Ты думаешь, это так просто? — Горнист расправил плечи, словно перед ним был сам хозяин кондитерской. — Ив конце концов что мы теряем? Давай попробуем, — уговаривал меня Тимофте.

— Ты выражайся поосторожней. Какой я тебе трус? — обиделся я. — Хорошо, я иду с тобой. Специально; чтобы посмотреть, как тебя проучат. Это ты здесь смелый, со мной, а на деле…

И мы пошли. «Может быть, — раздумывал я, — в кондитерской не развернут бумажку. А кроме того, что в этом страшного, если деньги порваны? Бог знает, что взбрело в голову кассирше. Написано же на бумажке «десять лей»? Написано! Так зачем же нужна ещё серия?»

А какая кондитерская у нас в районе! Витрина заставлена эклерами, корзиночками, наполеонами и шоколадными пирожными, да такими, что от одного вида текут слюнки. Но витрина — это ещё пустяки. А вот в самой кондитерской… Три огромных шкафа, битком набитых самыми вкусными вещами на свете, стоят в ряд, как на параде. Я уверен, что не стал бы скучать, если бы меня заперли одного в кондитерской на целую неделю. Ведь даже и запомнить нельзя всех пирожных, выставленных на стеклянных подставках!

Подходит обычно хозяин и спрашивает:

— Что желаете, эклер или наполеон? Или, может быть, предпочтёте амандин?

Я отвечаю на авось: «амандин» (уж больно красиво называется это пирожное!), и вот мне преподносят на блюдце шоколадный квадратик с хохолком из лимона. Когда я стану взрослый, как Тома, и начну зарабатывать деньги, я буду их тратить только на пирожные!

Мы вошли внутрь. Кроме нас, в кондитерской никого не было. Тимофте вытащил тщательно сложенную десятку и попросил две порции мороженого.

— Какого? Сливочного?

— Сливочного! — быстро ответил я, боясь, что он развернёт бумажку.

— Подай-ка две порции сливочного! — крикнул кондитер официантке и, не глядя, швырнул десятку в кассу.

Тимофте подмигнул мне украдкой. Не говоря ни слова мы оба уселись за стеклянный столик. Мороженое так и таяло во рту. Ну и ловко всё это вышло у Тимофте, я бы так не сумел… Мороженое было чудесное и вознаграждало нас за все утренние страдания. В особенности это можно было сказать обо мне, жаль только, что Санда не могла меня видеть. Она бы, конечно, лопнула от злости.

— Возьмём ещё по одной? — аппетитно облизнулся Тимофте, вылавливая ложечкой остатки растаявшего мороженого.

— А денег хватит? — шёпотом спросил я.

— Порция стоит две леи. Посмотри, вон там написано, — указал он мне на прейскурант, висящий на стене.

— Раз так, то закажем. Лимонного.

Тимофте заказал две порции лимонного мороженого. Кондитер довольно хмыкнул и обратился к нам:

— Видать, вы себя хорошо вели, если родители разрешают вам съесть мороженого на восемь лей! А может, ребята, возьмёте ещё на две леи взбитых сливок?

Мы согласились. Пусть подаст! Заплатить мы можем!

А приятно всё-таки думать, что Санда ждёт корзинку с помидорами и луком, а я здесь наслаждаюсь лимонным мороженым со взбитыми сливками!..

— Слушайте, ребята, эти деньги вы дали? — раздался вдруг сердитый голос кондитера.

Последняя ложечка мороженого застряла у меня в горле. Хозяин кондитерской стоял около нас. Он держал в руках злополучную десятку, сверля нас злым взглядом из-под густых бровей.

— Кажется, наша, — прошептал Тимофте, не смея солгать.

— Что значит — кажется? Я получил её от вас, — нахмурился кондитер. — Что же это выходит, малыши, я вам даже сливки подаю, а вы хотите меня обжулить! Думаете, что это так вам сойдёт? А ну, выкладывайте быстрее другие деньги! — оглушительно рявкнул он. — А эти спрячьте подальше, чтобы я их не видел! — И он швырнул на стол порванную десятку.

Я быстро положил её в карман. Тимофте же страшно побледнел, не смея отвести глаз от огромных, толстых лап хозяина.

— У нас нет… у нас… — лепетал горнист.

— У вас нет? — заревел хозяин. — У вас нет денег, и вы жрёте мороженое? Раз так, то я поговорю с вами иначе! — И он придвинулся к нам с самым грозным видом.

Я закрыл глаза, готовясь к самому страшному, но внезапно вспомнил, что у меня осталась сдача от тех двадцати пяти лей, которые дала Санда. «Урра-а!»— мысленно воскликнул я, вспомнив о спасительных одиннадцати леях, оставшихся у меня, и, лихорадочно шаря в карманах, закричал:

— Есть! У меня есть!

Я быстро вытащил деньги и сунул их в огромную ручищу хозяина.

— Это другое дело, ребята! — проговорил он мягче.