Кто такой Ницэ Пеницэ?

Тимофте смотрел на меня, как на чудо. Мы не стали больше задерживаться, схватили корзинку и, не оглядываясь, выскочили за дверь. Нам казалось, что мы вырвались из пекла. Наконец-то!

— Попробовали бы они только не заплатить, — гремел нам вслед хозяин, — я бы выколотил из них и сливочное и лимонное мороженое!

Через минуту Тимофте уже оправился от испуга.

— Пеницэ, ты великий человек! Ты спас нас от смерти! — заявил он полушутливо, полусерьёзно. — Ну и хитрец же ты! У тебя были деньги, а ты молчал, как рыба…

— Это сдача с базара, — вздохнул я, глядя на корзинку. — Как мне теперь быть? Где я возьму десять лей? Слушай, Тимофте, ты обязательно должен мне помочь.

Он беспомощно пожал плечами.

— У меня нет ни бана. Были бы у меня деньги, я сразу бы заплатил кондитеру.

— Попроси у госпожи Мальвинин, — сказал я.

— У мамы? Она не даёт мне ни бана, — печально вздохнул Тимофте. (Я ясно понял, что надеяться на него нечего») — А почему бы тебе не рассказать всю историю Санде, она же тебя не съест?

Я только молча посмотрел Тимофте в глаза. Он умный парень — сразу всё понял и не сказал больше ничего. «Вот как это бывает, — думал я, — человек может погибнуть из-за того, что у него нет какой-то несчастной десятки!». Я подхватил корзинку, и мы медленно поплелись к дому.

И зачем мы дрались, как настоящие дурни, из-за этой проклятой десятки? Она была бы и теперь целой, и мы спокойно поели бы мороженого или пошли в кино. А теперь всё пропало, Санда сейчас со мной рассчитается.

Однако как раз тогда, когда я собирался открыть дверь; и войти в дом, печальный и раскаявшийся, какой-то добрый дух напомнил мне, что в моём кармане лежат порванные десять лей. «Может быть, отдать их Санде?» — спросил я себя. И это после всего, что уже стряслось? Но ничего не поделаешь… Нужда заставила меня пойти и на это. Я сложил бумажку в несколько раз и вошёл на кухню.

— Всё купил? — сразу же налетела на меня Санда. — Помидоры выбрал хорошие? А картошка крупная? — засыпала она меня вопросами.

Как видно, мои покупки ей понравились, потому что она спокойно опорожнила корзинку, не сделав никаких замечаний.

— Сколько у тебя осталось сдачи? — неожиданно спросила она, старательно отмывая помидоры под краном.

— Одиннадцать лей, — тихо пробормотал я, вытаскивая злополучную десятку.

— Ладно, держи их у себя, вернёшь позже, — перебила меня Санда. — У нас теперь тысяча дел! Помоги почистить картошку.

Я ничего не успел ответить, как она сунула мне в руку нож и поставила передо мной кастрюлю. В другой раз я не потерпел бы такого бесцеремонного обращения. Как будто в воскресенье утром у меня нет лучшего занятия, чем чистить для неё картошку? Но на этот раз я покорно уселся на табуретку, всё думая о том, чем всё это кончится. Боже мой, что будет, когда сестра увидит порванную десятку? Я с радостью чистил бы картошку до завтрашнего утра, лишь бы всё обошлось благополучно…

Я быстро всё закончил, посмотрел, как Санда переложила картошку в другую кастрюлю на плите, и собрался уже уходить, как вдруг она остановила меня и сказала:

— Флорикэ, отдай сдачу!

Что-то холодное, словно ящерица, скользнуло у меня по спине. Я вынул деньги. Сестра взяла их, повертела в руке…

Я чувствовал, что меня прошибает холодный пот.

— Ты хотел пойти сегодня утром посмотреть «Графа Монте-Кристо», не так ли? И рассердился, что я не дала тебе денег, правда? Признайся, Флорикэ, ты, наверно, подумал, что у тебя злая сестра? Да, да, я это вижу по твоим глазам… Так вот, чтобы ты так не думал, возьми эти десять лей и иди смотреть фильм. Ты сегодня вёл себя хорошо, сходил на рынок, почистил картошку… Билет в кино стоит две с половиной леи, а ещё две с половиной останутся тебе на мороженое. Значит, Флорикэ, пять лей принесёшь обратно.

Я, должно быть, просто окаменел и пришёл в себя лишь тогда, когда она сунула мне в руку злополучную десятку.

— Тебе не верится? Ты действительно считаешь меня такой злой, Флорикэ? — Санда расчувствовалась и поцеловала меня в лоб. — Видишь, когда ты себя хорошо ведёшь, мы с тобой можем быть друзьями.

Я продолжал стоять как столб.

— Ну, теперь иди, сеанс начинается в одиннадцать. Остаётся только десять минут, — добавила она, посмотрев на часы. — Если поспешишь, ещё можешь успеть, только не опаздывай к обеду.

Я вышел из кухни совсем растерянный. Что бы я ни делал, эта проклятая десятка никак не хотела со мной расстаться… Пристала, как репей.

«Спасибо, милая Санда, ты очень щедра, — думал я. — Только где я раздобуду те пять лей, которые должен тебе возвратить?»

Выпутывайся теперь, Пеницэ.

И вот я брожу по улицам вокруг нашего дома и ничего не могу придумать… Как это верно говорится: «Из огня да в полымя»… Не знаю, сколько времени я бродил, но вдруг слышу, что меня кто-то окликает. Поворачиваюсь и вижу: это возвращается домой Тома. Он набросил на плечи пиджак и шел, весело насвистывая:

— Куда идёшь, Флорикэ?

— В кино, — пробормотал я машинально.

— И, наверно, у тебя нет денег, — добавил Тома.

— Нет, — ответил я тихо. — Мне нужны пять лей… Тома пристально посмотрел на меня.