Кто ты, Эрна?

— Маринка Гаврилова. Я учился с ней.

— Где? В автошколе?

— Да. То есть, нет. В обычной школе. С первого класса.

— И что?

— Да в общем, ничего. Её все знают. Не только я.

— Но я-то не знаю. Расскажи.

— Я знал, что она приехала. Знал, что она в телецентре. Ну надо же: Маринка! — папа уже не слушал (или не слышал?) вопросы мамы.

— Ну скажи, Павлуша, — опа: мама называла папу Павлушей в исключительных случаях. — Скажи, Павлуша, кто она, из какой семьи, где училась?

— Она необыкновенная! — сказал папа. — Артём спит?

— Спит, — вздохнула мама.

— А ты спать не хочешь?

— Да какой уж сон.

— Ну тогда завари кофе.

— Так вот кофе.

— А-ааа. Нет. Тогда зелёный чай. Я его сейчас дрябну. Стану как огурец и всё тебе расскажу.

Мама пошла заваривать чай. Чай у нас был очень дорогой. Папа с мамой не терпели дешёвых чаёв. Кофе у нас был самый обычный, как папа говорил «пролетарская арабика». Из зёрен молотый, в кофеварке сваренный. А чай… С какими-то всё цветочками, листочками: синими, красными и розовыми…

— Тём! Спишь? — спросил папа.

— Неа, — папе я старался врать меньше, чем маме. Да и надоело притворяться. — Вы бы хоть балкон прикрыли. Холодно.

— Прости, брат, — папа поднялся и прикрыл балконную дверь. — Ты что этой тёте Марине поперёк дороги встал?

— Ага, — я спрятался под плед с головой.

— И чего? Смеялся над ней?

— Не. Сыночка её оземь хрякнул.

— Я так и думал. Ну всё, пацан, ты попал, — я выглянул из-под пледа со слабой надеждой, что папа хохмит.

Но папа был абсолютно серьёзен и даже напуган.

Тут чашками и ложечками зазвенел поднос. Я замер. Вошла мама и сказала:

— Я мороженое ещё нам принесла.

— Валяй.

Забулькал из заварочного чайника чай, и папа стал рассказывать. Мама перебила:

— Подробно рассказывай. Иначе я не пойму.

— Наташ! Ещё раз перебьёшь, пойдёшь спать, — сказал папа, вроде отшучиваясь. Но я-то знал, что никто сейчас не пойдёт спать.

Глава десятая То чувство, когда папа — Пэпс

— То, что меня Пэпсом звали, ты знаешь. — медленно начал папа.

Я боялся пошевелиться. Была ночь. Балконная дверь оставалась чуть прикрытой. С улицы слышался далёкий звук шоссе. Если бы не этот звук, я наверное выскочил и стал бы умолять папу ничего не рассказывать. Я тогда ничего не мог толком объяснить, но я чувствовал, что детство, моё спокойное счастливое детство, уплывает, проскальзывает между пальцами, летит как футбольный мяч мимо. Мимо ворот, мимо моих ног, мимо меня вообще. Я понял, что я уже совсем не тот. И возврата обратно нет. После того, что произошло, после того, что увидел сегодня на хоккейной коробке, точнее НЕ увидел, и теперь… Марина училась с ним. Почему он зовёт её Эрна?

— Как Пэпс? Щеголь же!

— Э-ээ, нет. Щеголь это у нас Артём. Я же был Пэпс. От Павла производное.

— Странное производное.

— Нормально. Но это неважно. Короче Марина Гаврилова с первого же класса выделялась.

— Дылда?

— Как ты догадалась?

Я осторожно повернулся, а то у меня бок затёк, но мама продолжала разговор. Неужели она думает, я сплю?

— Не знаю как… Догадалась. Предположила.

Я не видел маминого лица, но я видел теперь вполне сносно папино. Оно светилось, может быть оно светилось в приглушённом свете бра, может быть… А может быть оно светилось от воспоминаний. И мне стало спокойнее.

— Да. Она была выше всех девочек. Но выделялась она не этим.

— Училась хорошо?

— Всё ты знаешь.

— Да что тут знать, Павел, как ещё в школе можно выделиться?

— Ещё она выделялась поведением.

— Примерным конечно же?

— Не угадала. Плохим поведением. Она была своенравна, на уроках скучала, на переменах носилась в «колдунчики», и дралась.

— Все маленькие так.

— Из парней многие. Из девочек далеко не все.

— Но ничего ж обыкновенного?

— Она выводила учителей из себя. Её приняли в пионеры в последнюю очередь.

— Но тебя-то вообще не приняли?

— Меня, да. Меня на следующий год. Но я-то был прогульщик. Она же не прогуливала, она умела дружить. В общем, компанейская была. Да что там была… Она и сейчас компанейская.

— Ну а дальше что? Как она стала этой самой Эрмой?

— Эрной. Эр-на. А вот как. У неё вдруг объявились родственники за границей.

— Наверное было событие городского масштаба?

Меня стал напрягать этот допрос. Я откинул плед, сел на диване и сказал:

— Мама! Дай папе рассказать нормально!

— Павлуша! Мы все тебя слушаем! — захохотала мама.

Ночью как-то зловещё услышался мне этот хохот.

Папа продолжил:

— Ну конечно она стала популярной. Дело в том, что в седьмом классе, её из пионеров выгнали.

— За что? Из-за родственников?