Кто ты, Эрна?

— Да, да. И зал был битком. Ветераны бесились, что капиталистическая мораль навязывается жителям нашего города — так они говорили о будущей лекции. Они раздали нам вопросы, которые мы должны были выучить наизусть, и задавать Марине после лекции. «И места вам выделят в первом, втором и третьем ряду» — сказала Дворникова. Готовили нас неделю, нас освободили от учёбы в путяге и мы целый день сидели в милиции и Дворникова нас инструктировала. Что творилось в зале. Яблоку негде было упасть. Конечно: весь город читал газету, знал о скандале в школе. Делом Марины заинтересовался горком, он как раз он и организовал эту лекцию с показом слайдов, и с тем, чтобы потом в дискуссии Марина поняла, что социалистический строй лучше капиталистического. В общем, Марину хотели уничтожить силами города, поэтому там первые ряды занимали всё такие же нанятые «вопросники» как мы. И вот лекция началась. Я сначала думал: скукота. Позевал. Нас Дворникова просила чаще зевать, потому что лекцию снимала телевидение. В общем, я сначала выполнял инструктаж, но потом забыл всё на свете. Это была сказочная лекция, я окунулся в совершенно другой мир, в сказку. Марина рассказывала много, интересно, она очень изменилась за то время, что я её не видел. Она была очень хороша собой. Она говорила о королях, о дворцах и замках, о резиденциях, перемежая всё это немецкими названиями. Она рассказала легенду о безумном короле, который строил замки. Я знал, что она будет рассказывать эту легенду. Меня проинструктировали. Как раз Дворникова назвала короля сумасшедшим. Марина так не называла. Она вообще обо всём рассказывала с восхищением. Зал аплодировал стоя. И тут объявили, что зрители могут задавать вопросы. И посыпались вопросы. Ветераны стали кричать на Марину, что она ничего не сказала о фашизме и первом концлагере на территории «сказочного королевства». А Марина ответила, что она рассказывала о девятнадцатом и восемнадцатом веках. Марине стали говорить, что она уходит от ответа. Тогда она крикнула: «Нет!» И Марина рассказала о каком-то священнике, которой во время войны в главной церкви читал антифашистские проповеди. Марина попросила оператора показать слайд под каким-то там номером. И рассказала, что священник после победы был освобождён из заточения, и умер спустя год. Много ещё Марина рассказывала. О своей двоюродной бабушке, о её знакомых. Я задал свой провокационный вопрос, сейчас противно вспоминать. Я спросил, почему, когда все работали в летнем лагере, собирали помидоры, боролись за урожай, Марина позволила себе уехать за границу и бросить класс. Предполагалось, что Марина возмутится и начнёт рассказывать, как всё было на самом деле — её же на самом деле не взяли в этот трудовой лагерь. Тут предполагалось, что все рассмеются, а Марина растеряется. Но Марина на мой вопрос ответила: «Не поехала, потому что ты, Щегольков, там был. Думаешь, я забыла, как твоя компашка меня избивала?» Все рассмеялись, а я стал оправдываться, что это было давно, пять лет назад, но все всё равно смеялись. И кто-то с задних рядов вдруг крикнул, что я и такие как я остальные — скоро в колонию отправятся, воришки и ожидают суда. И что, как говорится, говорится в чужом глазу соринку, а в своём бревно, и так далее. То есть, всё пошло не так. Люди расходились после лекции довольные, некоторые подходили к Марине спросить о короле. А Дворникова, она появилась в пустом зале, была злая ужасно. Но отсрочку приговора нам дали, в колонию не отправили, и я доучился в своём ПТУ, стал автомехаником, пошёл в автошколу при военкомате, стал водителем. А в ноябре Берлинская стена пала. — папа замолчал.

— Это всё? — спросил я.

— Нет. Дай передохнуть.

— Может, чаю? — спросила мама.

— Нет! — заорал папа. — Где мои сигареты?

— Ты же бросил курить.

Папа снова задыми электронкой.