Кто ты, Эрна?

— Ты не юли, дочь, — первый раз за последний год он назвал меня дочерью. — Видит его кто, кроме нас? В маршрутке люди видели, мы с ним пытались влезть…

— Лора! — взмолился отчим. — Для меня это очень важно!

— Тише, Стас, дай договорить, — мне стало его жалко. Реально ему выносила мозг вся эта история, а мы с мамой почивали на лаврах внимания. — Но я знаю точно. — я стала говорить страшным шёпотом, чтобы попугать чуть-чуть. — Если он не хочет, то его никто не увидит! — мне захотелось чаю и я подставила чайник под кран.

Отчим вздрогнул от этого звука.

Вообще в кухне было всё новое. И чайник, и тостер, и мультиварка, и тазик для ручной стирки деликатных вещей возлежал на новой полочке кверху брюхом, и даже ложки чайные были новые, тяжёлые, с узорами, а не эти лёгкие, мелкие и плоские, которые были у нас раньше.

— Абсурд какой-то, я схожу с ума. Просто схожу с ума. Впервые в жизни я не знаю, что делать. Не знаю, что делать. Кстати, заявление о разводе я аннулировал. Мы с твоей мамой не разводимся. И по документам ты моя дочь. Моя!

— Знаешь, Стас, — я щёлкнула чайником, чтобы он вскипятил воду. — Мой тебе совет: разведись с мамой. И уезжай от нас пока не поздно.

— Я и хотел, — вздохнул Стас. Вздох его мне очень не понравился. Вздохи совсем не шли к Стасу: деловому, активному, моторному, современному. Я понимаю, если бы я вздохнула, или папа. Но, странное дело, после лагеря мне совсем не хотелось вздыхать. Я была ещё вся там, в этом лагере, на поле, в буфете, в комнатах — сначала нашей, где меня били, а потом самой лучшей, капитана и вратаря.

— Я знаю, что хотел. Вы же меня и в лагерь отослали, чтобы спокойно развестись.

— Он, — Стас запнулся. — Он запретил!

— Так уезжай. Или тоже он запретил?

— А куда мне ехать?

— Ну… не знаю, — мне неловко было напоминать Стасу о Воркуте и его зазнобе.

— Вот то-то и оно, что и я не знаю, — вздохнул Стас.

Стас приехал к нам в город из совсем маленького городка на границе с Казахстаном. Он учился здесь в нашем единственном пищевом ВУЗе на экономическом, жил в общежитии. Отслужил в армии, потом встретил меня и маму… Стасу негде было жить. В этом плане он зависел от нас. Намного позже мама мне рассказала, что и эта зазноба его из Воркуты, она тоже училась в нашем городе, а потом вернулась к себе. Пока он переписывался с ней в сети, он всё выставлял фото нашей квартиры и бабушки с дедушкиной дачи. И его зазноба почему-то думала, что и квартира и дача его. А когда узнала, что не его — прогнала. Стоило из-за этого мотаться к чёрту на куличики, то есть в Воркуту. Неужели было нельзя этот вопрос отрегулировать по интернету. Может его зазнобе по интернету это было неловко, мне бы тоже неловко было задать такой конкретный приземлённый вопрос. Но мама думает, что зазноба просто хотела увидеть свою «ошибку молодости». Увидела и поняла, что действительно ошиблась. Мама говорит, что такое часто случается. Не знаю. Если бы тот мальчик-танцор, ну предположим нереальное, начал бы со мной встречаться, я бы его никогда в жизни не бросила и ни на кого не променяла, независимо от всех этих дач и квартир

— Ты знаешь, Лора, — сказал Стас. — Мамин собес вообще теперь не укомплектован. Все мамины врагини пропали.

— То есть?

— Ну перевелись в субсидии, в отдел субсидий или из-за жалоб граждан их вынудили уйти.

— На маму конечно никто не жалуется?

— Естественно. Одни благодарности. — Стас вздохнул как десять людей одновременно, размешал себе растворимый кофе и хмуро произнёс: — Когда же это всё кончится?

— Боишься, что и тебя коснётся? — как мне не было неловко, но этот вопрос стоял первым на повестке дня, с него и надо было начинать..

Отчим испугался:

— Я сейчас себя хорошо веду, — горячо стал уверять, чересчур горячо.

— Значит, ты признаёшь, что раньше вёл себя плохо?

Отчим молчал.

— А раньше помнишь, Стас, ты если что-то чудил, а мама тебе припоминала, ты говорил, что не помнишь такого.

— Я всегда так покупателям отвечаю, которые пришли на возврат, вот и по инерции — дома.

— Ясно.

— Чего? — заблеял плаксиво отчим.

— Да ничего. Хорошая погода, — нахамила и ушла с кухни.

Глава десятая Папе всё лучше — отчиму всё хуже

Я и мама ехали на дачу в полупустом автобусе. Летний сезон завершался. Приезжие были не так активны, и уж конечно же сейчас не бронировали места в нашем городе — цены на времянки падали и у реки, и даже, слух ходил, у моря.

Мы проезжали по улице, где возникли этим летом пруды.

— Парк обустраивают, — сказала мама. — Папик наш тоже там. Хорошо ему: есть не надо, пить не надо. Сиди себе и сиди. Всё-таки он фанат своей рыбалки. Даже могила его не исправила.

И мама рассказала, как ей пришлось идти к бабушке Глории, той, в честь которой меня назвали и которая весной не пустила нас даже на порог. Папа наказал мне забрать спиннинг и другие удочки.

— Весь инвентарь наша баба Глория хранила, — улыбалась счастливо мама. — Я сначала-то не хотела, но папа твой начал вздыхать, что тогда ему придётся. Он тоже не хотел.

— Пугать бабушку Глорию?