Кто убьет президента?..

А задерживаться приходилось довольно часто, точнее – почти всегда. Поскольку за внешней вольготностью режима стояли жесткие цифры и сроки планов – и не только глобальных, но и разбитых на промежуточные этапы. Так что в конце каждой недели было отчетливо видно, укладываешься ты в график – или нет. А весь фокус в том, что «нет» при таком распорядке работы, могло случиться раз или два, а потом… Сама обстановка предполагала, что тот, кто не справляется с жесткими сроками, здесь работать не будет.

Ознакомительную экскурсию по лаборатории для Лайона О’Рэйли привел сам Рейни. Когда ему позвонили из Группы, чтобы назначить встречу, доктор не скрывал своего удивления.

– Да, я действительно знал покойного Майкла Веллингтона. Кстати сказать, считаю его человеком незаурядных способностей. Шекспироведение в его лице потеряло выдающегося исследователя… Но причем тут моя лаборатория?

Однако Лайон мягко, но настойчиво попросил разрешения приехать.

И вот они шли с доктором по светлым коридорам. Отношения их, поначалу отмеченные некоторой напряженностью, довольно скоро стали почти дружественными. Ибо доктор Рейни никак не мог ожидать, что его собеседник обнаружит знакомство с эпигенетической концепцией развития личности Эрика Эриксона, логотерапией Виктора Эмиля Франкла или тестами Рудольфа Амтхауэра.

– Позвольте спросить, молодой человек, – не удержался доктор Рейни после того как Лайон очень кстати процитировал что-то о холотропном дыхании из Станислава Грофа. – Позвольте спросить, нужели уровень полицейской академии так драматически вырос за те годы, что я не встречался с вашими коллегами? Только без обид!

– Если без обид, то я полицейскую академию не оканчивал, только семинар там проходил, поскольку так положено по процедуре, – улыбнулся О’Рэйли. – А так… учился в UCLA[4]. Там школа вроде неплохая… – Он посмотрел внимательно на Рейни и завершил «дожимание» противника. – Собственно говоря, меня приняли и в Гарвард, но, знаете ли, доктор, я очень семейный человек. И, хотя это звучит странно, не люблю жить вдали от родителей.

Потемкин оказался прав в своих ожиданиях. В Группе были сотрудники куда более опытные, чем О’Рэйли, куда более искушенные в делах, но равных ему по эрудиции и широте интересов не было никого. Сам О’Рэйли тоже получал от прогулки по лаборатории истинное удовольствие. Не так уж часто, расследуя убийства, сталкиваешься с человеком такого полета воображения и такой эрудиции, как доктор Рейни.

И вот что отметил для себя О’Рэйли: сильный лидер обычно интуитивно или сознательно собирает вокруг себя слабую команду. Ему нужны прежде всего люди, которые будут точно исполнять его указания. Такого рода лидеры не склонны тратить время на обсуждения и убеждения – стало быть, если в их окружении появляются сильные игроки – они немедленно как бы сам собой исчезают – ибо играют не по принятым здесь правилам. Хорошо это или плохо – вопрос второй, важно, что система, возглавляемая такого типа сильным лидером, иначе функционировать не может.

Рейни был другим. Сочетание силы собственных знаний, собственного богатства, на которое не могли повлиять никакие кризисы, уверенности в своих силах и спокойной убежденности в верности того, что он делает – это сочетание позволяло Гарольду Рейни набирать на работу людей, гораздо более склонных спорить, чем соглашаться с руководителем. Более того – эти споры на определенной стадии приветствовались, при этом Рейни сумел создать систему, которая четко выявляла, на какой стадии этот обмен мнениями переставал быть плодотворным и начинал тормозить дело. И тогда – таково было железное правило – разногласия откладывались в сторону и работа шла по плану, утвержденному Рейни.

Вот почему сотрудники, с которыми знакомился О’Рэйли, проходя по различным отделам лаборатории, были столь непохожи и по манере поведения, и по внешнему виду, и по возрасту – словом, по всем параметрам.