Кто убил классическую музыку?

К сожалению, публика оставалась безразличной. Золотые лазерные диски покрывались пылью везде, кроме Японии, где покупка новых технологий считалась проявлением патриотизма. ДГ, то ли обдуманно, то ли случайно, выпустило семьдесят опер, записанных под управлением Караяна, на кассетах домашнего VHS-формата, надолго удовлетворив тем самым аппетиты тех, кто хотел увидеть покойного маэстро в действии. Отчаявшись произвести сенсацию, Брест убедил мюнхенского индивидуалиста Серджу Челибидаке[893]*, известного своим категорическим отказом от записей, разрешить снять его концерты для HDTV и выпустить их на лазерном диске. Это не помогло: лазерный диск оказался в проигрыше с первого дня своего существования.

В отсутствие Караяна, служившего одновременно и показателем его собственных успехов, и магнитом для других маэстро, Брест нуждался в знаменитых дирижерах и имел средства на их покупку. Пытаясь завлечь Клаудио Аббадо, он предложил руководящую работу в отделе артистов и репертуара Олимпии Джинери, бывшей секретарше Аббадо в Венской государственной опере — он не знал, что отношения между маэстро и его помощницей не всегда отличались сердечностью. Джинери стала первой в длинном списке приходивших и уходивших служащих; по своей стоимости они не могли соперничать с Голливудом, но этот калейдоскоп немало повеселил тех, кто разбирался в тонкостях музыкальной жизни. После ухода Джинери «Сони классикл» осталась без последовательной артистической политики, потому что Брест пообещал ее место двум разным людям и не мог угодить обоим одновременно.

Так или иначе, в декабре 1991 года он объявил о начале «совместного интерпретационного (sic!) проекта» с участием Аббадо и бывшего оркестра Караяна. Суть сделки состояла в том, что Аббадо и Берлинский оркестр получали полный художественный контроль над собственным мини-лейблом под эгидой «Сони». Впервые в истории дирижеру и европейскому оркестру сказали «записывайте как хотите», и несколько музыкантов купили себе новые спортивные машины в расчете на солидную прибыль. «Вклад "Сони" в этот проект был огромен», — заявили бизнес-менеджеры Берлинского филармонического оркестра Бернд Геллерман и Хансйорг Шелленбергер. «За новым лейблом зарезервировали основной репертуар Берлинского филармонического», — добавили они. Я с трудом мог поверить, что еще три месяца назад видел, как в задней комнате филармонии Аббадо возобновлял свой долгосрочный, обуславливавший право первого выбора контракт на записи с «Дойче граммофон». «Сони» получила от Аббадо в Берлине второсортный репертуар, от которого отказалась ДГ.

«Ни дирижер, ни оркестр не были наняты компанией с целью записи репертуара, ориентированного на рынок», — заявили стороны, подписавшие договор. В списке планировавшихся записей значились многие невинные радости: серия симфоний Моцарта, затем — Бетховен, Шуман, Дворжак и Рихард Штраус. Никакой рыночной ориентации, ни по форме, ни по содержанию.

Берлинское соглашение было достигнуто под личным руководством Оги, который использовал церемонию его подписания в здании Японско-германского центра в Берлине, чтобы заявить о своем намерении сделать «Сони» «ведущим классическим лейблом к концу этого столетия». Брест получил «карт-бланш» на приобретение звезд. Долларовые чеки посыпались, словно конфетти, и за несколько первых месяцев горсточке артистов предложили денег больше, чем они видели за всю свою жизнь. Самые дальновидные вежливо отказались, понимая, что дело может закончиться только слезами.

Как-то летом в Зальцбурге Брест ввел меня в свой фестивальный офис, чьи стены украшала величественная экспозиция портретов дирижеров: Аббадо, Джулини, Мути. «Смотрите, — воскликнул он, — мы привлекли на "Сони классикл" величайших из ныне живущих итальянских дирижеров». Совершенно справедливое замечание, если не считать того, что ни один из них не записывался в первую очередь для «Сони». «Мои способности убеждать артистов не изменились с тех пор, как я ушел из ДГ», — настаивал Брест. Зубин Мета, Лорин Маазель и, по предложению Оги, Сейджи Озава работали с фирмой на неэксклюзивных основаниях. Брест перевернул мир вверх ногами, чтобы организовать новогодний концерт в Вене под руководством затворника Карлоса Клайбера, но права на видеосъемку остались у ДГ. Пока Брест разбрасывался, желтый лейбл договорился с двумя звездами, оставшимися незамеченными его новой компанией, — Пьером Булезом и Майклом Тилсоном Томасом.

Чтобы противостоять натиску «Сони», лидеры рынка облачились в военные доспехи. Профессор Андреас Хольшнайдер, музыковед и президент «Дойче граммофон», предупреждал в гамбургской газете о «желтой угрозе» немецкому господству в музыке[894]. В попытке создать военную коалицию против «глубоких карманов наших противников», «Полиграм» предложила к продаже на биржах Нью-Йорка, Амстердама и Токио двадцать процентов своих акций. «После Караяна, — говорил Хольшнайдер, — настало время равняться на новые оперы и репертуар двадцатого века»[895].