Кто умеет считать больше трех — раб

Я спросил у верховного вождя как можно почтительнее:

— А ваши прежние рабы, те, что были до нас, тоже умели считать больше трех?

Однако даже такая фраза оказалась слишком сложной для верховного. Он рассерженно зарычал, и я поспешил упростить ее:

— Рабы. Все. Считать больше трех?

Вождь кивнул в ответ. И я задал следующий вопрос:

— Сумерки. Прежние рабы. Мы. Похожи?

Он зарычал, видно, не понимая. Донат делал предостерегающие жесты, но я не унимался. Ведь от ответов вождя зависело так много.

— Ты. Вождь. Жены. Три?

Этот вопрос верховный понял. Он гордо взглянул на соплеменников и ответил очень громко, словно опасался, что они не расслышат как следует:

— Три. И две.

Значит, пять. Верховный считал именно таким способом, который подтверждал мою догадку...

Мы очень хорошо усвоили, что сложный мозг — преимущество в борьбе за существование. Примитивизм — слабость, ведущая к поражению. Мы видели сотни, тысячи примеров этому. Но конечно же были еще тысячи примеров, которых мы не видели. И они могли быть вовсе не такими...

Верховный вождь издал несколько восклицаний. Это была команда собираться в путь. Ко мне подошел «приближенный» с явным намерением забросить меня за спину. Я отступил от него и сказал вождю:

— Пойду сам.

— Иди, — разрешил верховный.

Он одобрительно кивнул мне и повернулся к Дону, ожидая, что тот скажет. А Донат вопросительно смотрел на меня, ожидая разъяснении. И хоть мои предположения еще полностью не подтвердились, я сказал ему на земном языке:

— Делай то же самое и будь рядом со мной.

— Пойду. Сам, — сказал вождю Донат. — Я. Он. Помогать.

Вождь взмахнул рукой, и низколобые стали выходить из пещеры. Я выбрал здоровенного дикаря, высокого и широкоплечего, и старался держаться поближе к нему. Он был для меня как бы маяком. И хоть рядом с ним, как только мы вышли из пещеры, появилось несколько двойников-миражей, я мог кое-как ориентироваться среди трещин. Держась за мое плечо, шагал Донат. Иногда он пытался острить насчет двух слепых, один из которых ведет другого, но в его голосе не было привычного веселья. Трещины по-прежнему умножались под нашими ногами, и всякий раз, когда надо было ступить в зияющую бездну, сердце замирало. Достаточно было нескольких минут такого пути — снова головокружение и тошнота. Каждый шаг давался с трудом. А ведь надо было ни на миг не отставать от «маяка» — иначе я бы вовсе потерял ориентировку среди трещин.

Дикари знали, что мы не отстанем, что мы побоимся отстать.

Все-таки я попытался сделать то, что наметил в пещере: наблюдал и считал. То, что может дикарь, могу и я! Но пока не умею. Мешает воображение? Два глаза? Но мы уже тысячу раз пробовали закрывать один — ничего не менялось, миражи по-прежнему толпились, сбивая с толку.

Глаза слезились, тошнота выворачивала внутренности. Но я старательно наблюдал, куда шагает «маяк», как он выбирает путь среди трещин настоящих и миражей. Один, два, три... Повернул. Каждая третья трещина настоящая? Один, два, три, четыре, пять, шесть, семь... Повернул. Каждая седьмая? Нет, не может быть, тогда бы они считали до семи. Один, два, три, четыре. Повернул. Что за черт? Где же логика? Один, два, три, четыре — на этот раз я досчитал до одиннадцати!

Не получается. И все же какой-то смысл был в том, что самое выгодное для дикарей — уметь считать до трех, и не больше.

Огромная темная трещина легла под ноги «маяку». Он шел по ней спокойно, раскачиваясь и загребая длинными руками. Затем трещина посветлее. Тоже прошел. Еще светлая. Прошел. И еще. А перед четвертой повернул! А дальше целая лестница светлых трещин, и лишь вдалеке — темная. Вот прошел темную, первую светлую, вторую, третью — перед четвертой повернул!

О господи! Неужели — вот оно, решение?

Оказалось, Донат занят подобными же наблюдениями, потому что внезапно он сказал мне почти в самое ухо:

— Один, два, три. Как в песенке. Один, два, три!

— Молодец, Дон! — ободренный его словами, я обретал уверенность в себе. — Один, два, три! Дружище, все, что больше трех, — чепуха! Три солнца — три тени. И три сотни миражей!

— Главное — знать, от чего считать!

— Да здравствуют темные трещины!

— А все что после трех — пусть проваливается!

Мы ликовали. Мы словно захмелели. Мы научились считать до трех! Не просто считать, а с пониманием!

Последняя проверка. Где она, темная трещина! Вот она, легка на помине. В самую середину «маяк» ставит ногу, ничуть не усомнившись, что это мираж. Так, теперь пойдут светлые. Да. Первая — мираж. И вторая. И по третьей верзила протопал, как по тверди. Собственно, там и была твердь. А четвертую, узкую, — перепрыгнул! И мы перепрыгнули. А потом повернулись, присели на корточки и потрогали край трещины рукой. Нет, не мираж: руку тянуло в пустоту, вглубь.

Мы переглянулись.

Пора!

Пока мы проверяли трещину, «маяк» ушел на несколько шагов вперед. Между нами легло хаотическое переплетение трещин, среди которых выделялась более темная. Я собрал всю волю и шагнул прямо на нее, затем на ту, что рядом. Отпустив мое плечо, Донат шел за мной.