Кто в России не ворует. Криминальная история XVIII–XIX веков

По ходу выяснилось, что все обстоит еще непригляднее: в игорном доме блестящего гвардейца вовсю действовала целая «бригада» шулеров с хорошо расписанными «функциями». Нужно непременно добавить, что сам Колемин, как и многие его собратья по ремеслу (а это частенько были люди из высшего общества), за карты или за рулетку садился крайне редко, и то по маленькой: он как бы и ни при чем, он встречает гостей, угощает, развлекает, ну, а ради скоротания времени сводит их с «мастерами» зеленого сукна (с которых потом берет хороший процент, что и составляет весьма неплохие доходы). Дело было поставлено прямо-таки на конвейер, карманы молодых лохов из «золотой молодежи» пустели регулярно и до дна. Но кому придет в голову заподозрить в чем-то нехорошем хозяина, вхожего в лучшие дома, офицера конной гвардии?

Казалось, дело кончится Сибирью. Но ведь выкрутился, прохвост! Несмотря на большой общественный резонанс, несмотря на присмотр самого императора. Великосветскому главе шайки шулеров присяжные присудили прямо-таки детское наказание: заплатить штраф в две тысячи рублей и вернуть пострадавшим неправедно добытые денежки. Штраф Колемин, как законопослушный человек, заплатил до копеечки. Вот с «неправедными» деньгами обстояло сложнее: как говорилось в старом анекдоте: «Виновных задержали, осталось поймать свидетелей и потерпевших». Вряд ли многие горели желанием публично признаваться в суде, что часто посещали игорный дом, что оказались такими лохами. А деньги – они ведь не меченые… Что касается «мастеров», обходительных господ, возникавших неизвестно откуда с наилучшими рекомендациями гостеприимного хозяина, они предпочли, как тогда выражались, «остаться в неизвестности».

Неизвестно уж, что за потайные пружины там сработали, но в том, что они сработали, нет никаких сомнений. Колемин свободным вышел из зала суда, уехал за границу и там, используя богатый опыт, опять-таки занялся игорным делом…

Я вовсе не хочу, чтобы у читателя создалось впечатление, будто послереформенные суды присяжных были этакой машинкой для штамповки оправдательных приговоров самому неприглядному народу. Очень многие, совершившие тяжкие преступления, отправились кто на долгое житье-бытье в Сибирь, кто на каторгу (порой и люди довольно знатные). Но не стоит забывать и о той самой дурной театральности, которую заседания суда присяжных порой приобретали. О давлении на эмоции, умело производившемся ловкими адвокатами, из-за чего не так уж редко на свободе оказывались люди, которым сидеть бы да сидеть. Не зря один из ярых критиков суда присяжных В. Фукс писал: «“Суды общественной совести”, упразднив суд по закону, поколебали в сфере уголовного правосудия саму правду, справедливость и нравственность, предоставив применение этих основных начал всякого благоустроенного суда – делу случая».

Защитники суда присяжных порой упирали на то, что «суды общественной совести» ни много ни мало способствуют снижению числа преступлений. Вот только статистика того времени эту благостную картинку опровергает. Уже через десять лет после отмены крепостного права она зафиксировала увеличение числа краж по стране вдвое, изнасилований – втрое, телесных повреждений – вчетверо. Ну что ж, это мы уже проходили: как только на широкую ногу разворачиваются либеральные реформы, жди скачка преступности, и касается это не только нашего Отечества. Милая подробность: только в 1887 году было введено правило, по которому всякий присяжный обязан был хорошо читать по-русски. До этого, выходит, как-то обходились… Ехидной точности ради стоит упомянуть, что порой во взяточничестве оказывались уличены и сами присяжные, а в 1910 году по всей России изрядно нашумел процесс известной аферистки Ольги Штейн, за которой тянулся длиннейший список афер, подлогов и хищений на многие десятки тысяч рублей. Улики были слишком веские, надежд на оправдательный приговор не видно было ни малейших, и Штейн бежала в Соединенные Штаты – по совету не только своего любовника инженера Шульца, но и… трех своих адвокатов.

Американцы по запросу русской полиции ее выдали. Рядом с ней на скамье подсудимых оказались и Шульц, и двое из трех адвокатов. Третий успел застрелиться – как показали последующие события, явно поторопился…

Мало-мальски внятного объяснения мотивам своего поступка трое обвиняемых так и не дали. Тем не менее двое адвокатов были оправданы вчистую. Шульц, правда, очень много и горячо говорил о своей пылкой любви к Штейн – быть может, потому и был признан пусть и виновным, но «действовавшим в состоянии умоисступления и потому не подлежавшим наказанию»…

(Штейн, кстати, осудили.)

И вовсе уж запредельное штукарство, которому я и слова-то не подберу, проявил весной 1900 года защитник М. С. Маргулиес в деле крестьянина Федора Ларионова.