Кто в России не ворует. Криминальная история XVIII–XIX веков

Обязательно нужно еще упомянуть, что в высших управленческих сферах давно наблюдался… то ли разлад, то ли разброд. В общем, весьма даже ожесточенная «подковерная борьба». В этих сферах преобладали как раз консерваторы, относившиеся к реформам Александра II, как бы подипломатичнее выразиться, без всякого воодушевления. Среди них чиновников-либералов, не за страх, а за совесть помогавших проводить реформы, имелась буквально кучка. И «консерваторы», великолепно владевшие искусством интриги, понемногу выдавливали «либералов» с занимаемых ими постов. Что автоматически влекло за собой еще большее торможение реформ даже тогда, когда были возможности успешно их развивать. Для полного успеха своих начинаний Александр должен был убрать всю консервативную высшую бюрократию и заменить ее каким-то новым механизмом власти, но вряд ли эта задача была ему по плечу. К тому же ему были свойственны непоследовательность и шараханье из крайности в крайность. С одной стороны, он взялся осуществлять целый массив либеральных реформ. С другой… Когда в 1865 году московское дворянство просило его «довершить государственное здание созванием общего собрания выборных людей от земли русской, для обеспечения нужд общих всему государству» и вдобавок «второго собрания из представителей одного дворянского сословия», император ответил довольно резко: «Что значила вся эта выходка? Что вы хотели? Конституционного образа правления? И теперь вы, конечно, уверены, что я из мелочного тщеславия не хочу поступиться своими правами! Я даю слово, что сейчас на этом столе я готов подписать какую угодно конституцию, если бы я был убежден, что это полезно для России. Но я знаю, что сделай я это сегодня, и завтра Россия разлетится на куски».

Видный историк Соловьев в своих воспоминаниях писал: «Преобразования проводятся успешно Петрами Великими, но беда, если за них принимаются Людовики Шестнадцатые и Александры Вторые. Преобразователь, вроде Петра Великого, при самом крутом спуске держит лошадей в сильной руке – и экипаж безопасен; но преобразователи второго рода пустят лошадей во всю прыть с горы, а силы сдерживать их не имеют, и потому экипажу предстоит гибель». Он же: «Уважение к власти рушилось в самодержавном государстве: никакой системы, никакого общего плана, действий, каждый министр самодержавствовал по-своему – совершенная смута».

Соловьев, в конце концов, был далек и от двора, и от тех самых «высших сфер». Однако почти то же самое пишет близкий к императору князь Оболенский, относившийся к Александру с большой симпатией и очень болезненно переживавший его неудачи: «После Петра никто не совершил столько коренных реформ, как Александр Николаевич. Но какая разница в характерах, способностях и сознании этих властителей. Один был сам Творец и Исполнитель Своих преобразований и умер в работе, скорбя, что не успел совершить им задуманное и увидеть плоды своих преобразований. Другой, как будто случайно и неожиданно силою вещей, вовлечен был в дело преобразования и уже на полпути устал и готов был отказаться от великих содеянных им дел».

Подобных цитат можно привести множество, но нет смысла. Главное – признание того факта, что не только в высших сферах, но и в обществе все шире распространялось мнение, что император нерешителен и слаб, выпустил вожжи, и страна идет к пропасти…

А вот это уже серьезный мотив…

Монархизм – верность и преданность не конкретной коронованной личности, а самой идее монархии, то есть самодержавного правления. В волчьей стае одряхлевшему вожаку без церемоний перегрызали горло. Ослабевшего вождя племени убивали (и не только в глубокой древности). В истории всей Европы встречаются случаи, когда элита, встревоженная слабостью монарха и прямо проистекающими отсюда скверными последствиями для страны, тем или иным способом убирала коронованное ничтожество (иногда при этом монарх оставался живым, иногда и нет).

Два характерных случая. Французский король Людовик XVI был человеком, в общем, неплохим, но толково управлять не смог бы, пожалуй, и небольшим городком, не то что страной. Тут бы и принять меры – как в свое время их приняли к королю Карлу Безумному (и в самом деле сумасшедшему). Но французская элита к тому времени разложилась настолько, что неспособна была предпринять ни малейших усилий для спасения монархии, и грянула революция…

Пример прямо противоположный. Примерно в те же времена английский король Георг III был законченным сумасшедшим, уже плохо воспринимавшим реальность. Однако английская элита, в отличие от французской, была сильной, сплоченной и способной без колебаний принять решительные меры. Настолько сильной, что короля даже не стали убирать с трона, хотя сделать это было не труднее, чем уволить нерадивого слугу. Королю предоставили полную свободу в одном из его замков (конечно, под постоянным надзором дюжих слуг), а державой стали управлять, и неплохо, господа благородные лорды. И все обошлось, не возникло и тени кризиса, раскола в обществе, других крупных неприятностей…