Кто в тереме живёт, или Хроники мелкого рантье

– Да брось!

– Серьёзно.

– Ты что, испанский знаешь?

– Вообще ни бум-бум. Только английский. На разговорном уровне.

– А почему именно тебя посылают? Не спрашивал?

– А зачем?

– А затем, радость моя, что Мексика – это уже почти Штаты.

– И чего?

– А того, что ты либо кагэбешник тихушный, либо такой везунчик офигительный, каких лично я ещё не встречал. Поскольку – ты уж прости, конечно! – но мне как-то слабовато верится, что обычного студента могут вот так запросто в Штаты заслать. Да ещё одного…

– Я не один лечу. Со мной ещё человек.

– Какой человек?

– Наш, институтский.

Платошкин рассыпается коротким фальцетным смешком.

– Вот! Именно! Значит, кагэбешник тихушный – он! И он там за тобой приглядывать станет. А потом отчёты писать о твоём гнусном антисоветском настрое…

Крылов вдруг представляет на секунду, как его однокурсник Валерка Буртин – поэт и увалень – сидит и строчит на него донос. И, не выдержав, хохочет. Платошкин лишь снисходительно качает головой.

– Запомни, золотце: если два советских гражданина пересекают границы любимой Родины, значит один из них – стопроцентный кагэбешник. Если не ты, значит – он. Если не он, значит – ты. А скорей всего – оба. Для надёжности.

– А если и не он, и не я?

– Тогда вы оба – пингвины. И ваш дом – Антарктида…

Глава 3. Осётр, Семёнова, хрум-хрум

Выйдя из подъезда, Крылов замечает Субботыча. Тот стоит на краю тротуара и, по обыкновению поигрывая клеенчатой папкой, что-то активно втолковывает кавказцу в палевой дублёнке. Рядом с ними фырчит зелёный "москвичок"-пикап, из кузова которого двое других кавказцев бойко выгружают пухлые картонные коробки, крест-накрест перемотанные скотчем. Из прорванного бока одной из коробок торчит заледенелый осетровый хвост. Увидев Крылова, Субботыч манит его пальцем.

– Уборку закончишь – пулей ко мне. Разговор есть.

– Владимир Иванович! Мне к девяти…

– К девяти – ко мне! Всё понял?

– Всё.

– Свободен.

Крылов сворачивает в арку и поспешной рысцой отправляется на участок. Вдох-выдох, раз-два. Утреннее ощущение победной лёгкости, жившее в нём ещё минуту назад, с каждым шагом улетучивается, замещаясь всё возрастающим чувством тревоги. Поскольку: ведь абсолютно неясно, какой сюрприз заготовил ему начальник ДЭЗа. Вот возьмёт, блин – да и уволит его сегодня. И ещё объявит с гаденькой усмешкой: гуляй, студент! Час тебе на сборы и освобождение казённой жилплощади… Ну, точно! Так и есть! И с тем кавказцем палевым он, скорей всего, об этом и договаривался. О том, чтобы Крылова вытурить, а его комнату загрести под очередной склад. И если дело обстоит именно так, тогда, конечно – кошмар и катастрофа. Поскольку они с Машкой окажутся как бы – дважды бесквартирными. Дважды! И оба раза, получается – по его вине…

Вся эта квартирная канитель закрутилась почти год назад, в апреле восемьдесят девятого. С того самого момента, когда мать достала из почтового ящика официальное письмо с исполкомовским штампом, где сообщалось, что их дом – кирпичная шестиэтажка постройки двадцатых годов – включен в титульный список зданий, подлежащих капремонту с отселением в первом квартале 1990 года… В районном отделе учёта и распределения, куда они срочно прибыли для выяснения своей дальнейшей участи, их направили в кабинет к старшему инспектору Семёновой А. Д., которая, полистав дело, сообщила следующее:

Первое. На данный период времени они вчетвером занимают отдельную трёхкомнатную квартиру общей площадью 94,5 квадратных метра, что на 22,5 квадратных метра превышает установленную законом социальную норму. Однако, согласно постановлению исполкома Моссовета за номером таким-то, жилищные условия отселяемых граждан не могут быть ухудшены. Именно поэтому отдел учёта и распределения готов пойти им навстречу и предоставить их семье жилплощадь не меньшую, чем они занимают сейчас…