Кто в тереме живёт, или Хроники мелкого рантье

Шуршащая стена впереди внезапно расступается и Крылов наконец-то оказывается на берегу. Вон его любимый холмик, а вот и ребята с сачками: Саня Баулин, Вовка Удалов и кто-то ещё. А вот и Светлана Николаевна: сидит, как обычно, на расстеленном одеяле и книжку читает. А вот и знакомая баржа с песком, лениво выплывающая из-за поворота. И синий катер с белой стрелой на боку, и байдарка, похожая на огромную стрекозу шестикрылую… И ещё запах откуда-то слышится – долгий и вкусный – будто пироги выпекают. Такой долгий и вкусный, что у Крылова кружится голова.

– Динь-дили-динь! Динь-дили-динь!

Это Светлана Николаевна: книжку закрыла, колокольчик из кармашка вытащила и звонит им вовсю: динь-дили-динь!

– Строимся на ужин, вторая группа! Стро-им-ся!…

Динь-дили-динь. Всё сильнее и звонче, словно ложечкой по фарфору. И ещё запах доносится – точь-в-точь такой, будто пироги выпекают… Крылов садится на кровати. Динь-дили-динь. Снизу, с первого этажа. Со стороны кухни, кажется. Ну да, точно. Что за сюрпризы?!!

Он торопливо одевается, не включая света. Потом извлекает из-под подушки свой газовый "вальтер" и снимает его с предохранителя. Потом рывком распахивает дверь и наставляет дуло в коридорную тьму.

Так. Здесь – никого… Потом на цыпочках движется вдоль коридора, проверяя оставшиеся спальни и холл. Так. И здесь – никого… Теперь – лестница. Он крадучись спускается по ступенькам и вдруг замечает полоску света, пробивающуюся из-под кухонной двери. Динь-дили-динь. Динь-дили-динь. И ещё шаги слышатся – то быстрые и лёгкие, то по-старушечьи медленные и шаркающие. И – голоса.

– Пора?

– Пускай ещё потомится.

– А не сгорит?

– А ты проверь, дочка…

Он чувствует, как немеют пальцы, сжимающие "вальтер". И как сердце под горлом выстукивает, будто резиновый мячик. Крылов делает вдох поглубже и толкает дверь. Дверь медленно отходит, освобождая ярко-жёлтый проём. Прямо перед собой он вдруг видит… Машку! Она стоит возле плиты, спиной к Крылову, в своём обычном свитере и джинсах. На голове у неё белая косынка уголком, а на поясе – синий фартук.

В глубине кухни он замечает Любовь Ивановну, одетую в такие же фартук и косынку. Она колдует над столом, где теснятся противни с уже готовыми плюшками, и заправляет их растопленным маслом: помешивает, зачерпывает и льёт осторожно, и вновь помешивает. И чайной ложечкой об стенки маслёнки: динь-дили-динь, динь-дили-динь!

Машка распахивает дверцу духовки и тонкой рукой, одетой в стёганую варежку, выуживает из неё дымящийся противень. На противне – громадный пирог-плетёнка с золотистой поджаристой корочкой. Она рассматривает его пристально, потом возвращает в духовку.

– Я…

Машка оборачивается. Глазища-то, глазища! Чёрные и круглые, как сливы из компота. Только взгляд – удивлённый. И строгий.

– А ты что здесь делаешь?!!

– Я…

– Ещё не время, Алёшка! Ты же знаешь!

– Я просто…

– Сказано было: ждать! И тебе было сказано, и всем…

– Всем?!

– А ты как думал, интересно? Тебе одному, что ли, столько счастья?!!

Она смеётся и машет на него стёганой варежкой.

– Всё, Алёшка! Иди. Не мешайся…

Дверь захлопывается прямо перед крыловским носом. Он стоит растерянно, унимая сердце. Динь-дили-динь. Динь-дили-динь. И шаги, и свет, и голоса отовсюду. Гул, гул, гул. Крылов озирается. Какой, оказывается, у него огромный дом! И как он не замечал раньше?! Этих бесчисленных коридоров, лучами расходящихся во все стороны света. Этих знакомых и совершенно не знакомых ему людей, идущих по лестницам и этажам: разговаривающих, спорящих. И этого свода над головой, усыпанного миллиардами солнц – живых, смеющихся и бесконечно прекрасных…

Крылов присаживается на короткий диванчик в прихожей, закрывает глаза и долго вслушивается, как живёт, звенит и благоухает хлебом его самый добрый, тёплый и гостеприимный на свете дом. Потом ложится на бок, подкладывает ладонь под щёку и засыпает абсолютно счастливый – так, как не засыпал ещё никогда.

Эпилог

Холодно, как же холодно… Он поворачивает голову и сразу упирается лбом во что-то жёсткое. Крылов морщится и открывает глаза. Прямо перед ним – кусок серой диванной обивки и ребристая рукоятка "вальтера". Он долго вглядывается в неё, соображая, пока не просыпается окончательно. Садится и растирает лицо – лоб, виски, щёки.