Кто вам сказал, что вы живы? Психофилософский роман

Я даже притаился за столбом, чтобы убедиться: она действительно ищет меня глазами.

– Привет, – как бы небрежно сказал я.

– Привет, – как бы небрежно ответила она. – Ну, и где она – любовь всей твоей жизни?

Я рухнул рядом с Иркой, положив на колени сумку с ляговозом.

Тут подошел автобус, люди стали ходить туда-сюда…

Какая-то бабка пнула меня ногой, буркнув:

– И чего расселись тут?

Когда я был маленький, я в таких ситуациях взрывался. Но потом понял: молодые нужны старикам, чтобы было на ком вымещать обиду на свою просранную жизнь.

Наконец народ схлынул: уехавшие – уехали, ушедшие – ушли…

– Понимаешь, Евсеева… – начал я.

– Меня Ира зовут, если не позабыл, – перебила меня Евсеева.

Это было хорошим знаком.

Я улыбнулся. Как мне казалось: с некоторым мужским превосходством.

– Понимаешь, Ира, любовь моей жизни довольно необычна. Но она очень умная, с ней даже можно разговаривать…

– Надеюсь, это не какая-нибудь дурацкая машинка, – Ирка попыталась заглянуть в сумку и увидела ляговоз. – Неужели мышь?

Я молча достал ляговоз и открыл крышку.

Евсеева не произвела на Лягу никакого впечатления: лягушка продолжала плавать, лениво пошевеливая лапами.

Ирка спросила с явным ужасом:

– Что это?

И склонилась над Лягой.

На лягушку упала тень, и Ляга постаралась выплыть на солнце.

Ирка вскочила и даже отступила назад.

– Совсем, что ли, крыша улетела? – почему-то прошептала она.

Я оставался совершенно спокойным, как и подобает настоящему мужчине в сложной ситуации:

– Знакомься, это Ляга. На самом деле она – красава, очень симпатичная и умная. Я уверен: она меня не только узнаёт, но и любит. – Я помолчал и добавил: – Она, между прочим, одинокая. – Потом у меня в голове что-то замкнуло, и я выплюнул совсем уж сентиментальную нелепость: – Между прочим, кроме меня, у нее никого нет.

Евсеева глянула на меня с недоверием, села рядом и начала решительно разглядывать Лягу.

– Терпеть не могу лягушек, – произнесла она почему-то ласково.

Я согласился:

– Лягушек мало кто любит. И что же им теперь делать?

Евсеева неожиданно спросила:

– Можно ее погладить?

Я кивнул.

Ирка засунула палец в ляговоз и провела им по спинке Ляги.

Ляга недовольно отплыла.

– Скользкая и холодная, – вздохнула Евсеева и добавила: – Не нравится ей.

– А тебе бы понравилось, если бы ты, скажем, ехала в машине, а к тебе подошел бы какой-нибудь неизвестный тебе великан и начал гладить по спине?

Пока Ирка раздумывала, что бы мне такое ответить покруче, подошел очередной автобус, и я, на всякий случай, закрыл ляговоз крышкой.

Тем более, что какой-то дядька, заметив Лягу, буркнул:

– Развели всякую гадость, молодежь!

На этот раз я не удержался и ответил:

– Чего вы нас так не любите? Мы же ваше продолжение.

– Поумничай тут, – предсказуемо ответил дядька и исчез в набитом животе автобуса.

– Куда пойдем? – спросила Ирка, когда автобус отъехал.

Я хотел бы ее позвать в кафе, в какую-нибудь самую простую «Шоколадницу». Но денег не было. Родители категорически не давали мне свободных денег, чтобы я не потратил их неизвестно на что.

Я сидел с Лягой на коленях и чувствовал себя маленьким мальчиком, которого унизили совершенно неизвестно за что. Просто так. Просто за то, что он – недоросток или подросток, более интеллигентно говоря.

«Ничего у меня нет своего, – совершенно некстати подумал я. – Квартиры нет, машины нет и даже денег нет… Только Ляга и есть…»

Видимо, вид у меня был такой несчастный, что Ирка спросила:

– Чего грустишь, лягушкин дрессировщик? Денег, что ли, нет?

Я кивнул и начал мучительно размышлять, что мне делать, когда Ирка скажет: «Да ладно, у меня есть. Пошли в кафушку».

Мне никто никогда не объяснял, что парню нехорошо идти в кафе на деньги девушки. Я это откуда-то знал сам.

Но Ирка сказала совершенно неожиданно:

– Пошли ко мне. Выпьем чаю за мое знакомство… Как ее зовут, говоришь?

– Ляга.

– Прекрасное имя. Выпьем за мое знакомство с Лягой.

Ирка взяла меня за локоть:

– Пошли!

Она, понятно, ничего не вкладывала в это прикосновение, ничего в виду не имела – просто взяла за локоть и все.

А у меня по всему телу прошла дрожь.

Ирка почувствовала это и улыбнулась. Не ернически, а как-то хорошо, по-доброму и, главное, искренно. Улыбнулась так, как мне никогда никто не улыбается…

Я вздохнул:

– А предки?

– У меня один предок. Мама называется. Ее, скорее всего, нет дома. Но вообще она – хорошая. Не бойся. Пошли, пошли. Чего тут сидеть, всякие хамства выслушивать?

И мы тронулись.

Мне вдруг стало ужасно хорошо. Потому что я понял: никогда в жизни – а мне все-таки уже шестнадцать – я никуда не шел вдвоем радостно. Родители со мной никогда никуда не ходили. А друзей, с которыми хотелось куда-нибудь потопать вместе, не обнаруживалось.

И я взял Ирку за руку.

Она посмотрела на меня и улыбнулась. И руку не вырвала.

Так мы и шли, взявшись за руки.

Мне было ужасно неловко. Казалось, что все смотрят на нас и ухмыляются издевательски.

Но отпустить ее руку я не мог.

Потом я решил Ирку обнять. Но не решился. Я придумал себе, что это будет очень вульгарно и нагло. Такое вот оправдание своей трусости.

Так мы и шли, взявшись за руки.