Кто все расскажет

Затем наклоняюсь почти до пола, чтобы вытащить из-под непромокаемой пелёнки ближайшего малыша стопку бумаги. И протягиваю Терренсу перепечатанные под копирку страницы. Второй вариант «Слуги любви». Не весь, а одну заключительную главу. Описание недавней встречи мисс Кэти со смертью.

— Ну и как же наш кровожадный громила угодил на больничную койку? — не отступает Терри.

Я швыряю к его ногам переиначенный отрывок из рукописи.

На сцене Лили демонстрирует Кэтрин Кентон, как надо исполнять tour en l’air[22], одновременно перерезая горло вражескому солдату.

Терри собирает страницы. И, не снимая ребёнка с колена, произносит:

— Давным-давно…

Подсаживает его поудобнее, наклоняется прямо к лицу, словно перед ним радиомикрофон или объектив камеры, словом, некое записывающее устройство, и начинает заполнять пока ещё пустой ум найдёныша, его зрение и слух своим голосом:

— «Можно усмотреть здесь некую иронию судьбы, — читает он, — однако никто из киношных критиков — ни Джек Грант, ни Полин Каейл, ни Дэвид Огден Стюарт не сумел бы растерзать мою Кэтрин в кровавые клочья так быстро и ловко, как это сделали дикие гризли…»

Акт II, сцена четвёртая

Закадровый голос Терренса Терри продолжает читать исправленную финальную главу «Слуги любви». Хотя предыдущая сцена в театре уходит в затемнение, мы продолжаем слышать шум репетиции: стук молотков, которыми плотники сколачивают декорации, чечётку, автоматные очереди, предсмертные вопли сгорающих заживо моряков и громче всего — Лилиан Хеллман. Потом звуки постепенно гаснут, а на экране медленно проявляется интерьер будуара мисс Кэти. Перед нами Уэбстер Карлтон Уэстворд Третий, снятый выше пояса. На его обнажённом торсе сверкают капельки пота. Молодой человек поднимает к носу ладонь и, зажмурившись, глубоко вдыхает запах собственных пальцев, с которых сочится влага. Затем опускает обе руки за границу кадра и вновь поднимает их до уровня своих плеч, крепко сжимая стройные женские лодыжки. Широко разводит их в стороны. Подаётся бёдрами далеко вперёд, отстраняется, вперёд, отстраняется… Закадровый голос читает:

— «В последний день жизни прославленной Кэтрин Кентон я самым нежнейшим образом страстно бороздил наконечником своего любовного стержня замысловатые складки её запретного коридора…»

И вновь нам показывают совокупляющихся приторных двойников Уэбба и мисс Кэти. Изображение даётся сквозь толстые фильтры; движения персонажей — замедленные, плавные, возможно, даже размытые.

За кадром звучит голос Терри:

— «Все мои чувства дразнил пьянящий аромат её самого сокровенного отверстия. Сгорая от желания выплеснуть кипящий во мне всевозрастающий восторг вкупе с профессиональным восхищением, я ещё глубже проник между податливыми, увлажненными лепестками её пышной мясистой розы…»

В год накануне Французской революции, по рассказам Терренса Терри, антироялисты искали способы подорвать уважение масс к монаршей чете. В том числе было создано множество рисунков, изображающих Луи Шестнадцатого и Марию-Антуанетту за грязными распутными делишками. Распечатанные в Швейцарии и Германии, тайно доставленные на территорию Франции карикатуры обвиняли королеву в беспрестанных совокуплениях с уличными собаками, слугами, священнослужителями. Ещё до падения Бастилии, ещё до «национальной бритвы» и Марата эти грубые нераскрашенные картинки посеяли первые семена бунта в сердцах французов. Насмешка оказалась лучшей формой пропаганды. Непристойные анекдоты и рисунки прошли по стране победным маршем, подрывая доброе имя монархов, подготавливая дорогу для приближающейся кровавой резни.

Вот почему самец по кличке Уэбстер и написал эту грязь.

Между тем голос Терренса Терри за кадром читает последнюю главу из книги «Слуга любви»:

— «Погружая стальное достоинство в священные недра роскошной филейной части Кэтрин, я волей-неволей переживал наяву её лучшие роли. Подо мною рыдала со стонами Элеонора Аквитанская. Взвизгивала и впивалась ногтями в кожу Эдна Сент-Винсент Миллей. Когда мои звериные лапы неистово обхватили миниатюрную талию, сама Зельда Сейр Фицджеральд запрокинула голову и начала подвывать с каждым вздохом…»

В чуть размытом изображении юные миндальные голубки перекатываются в кровати, путаясь в тонких полупрозрачных простынях. Терри читает дальше:

— «Прелестные ноги, приковавшие к себе моё исступлённое желание, когда-то с лёгкостью топтали подмостки „Карнеги-холл“ и „Лондон Палладиум“. Восхитительная плоть, размеренно качавшаяся внизу на волнах блаженства, сладостная симфония взаимного поглощения, нежный цветок, хлюпавший под натиском моих грубых проникновений… Во всём этом она походила на Елену Троянскую. Ребекку с фермы Саннибрук. Марию Стюарт».

Чирик, ко-ко-ко, гав… Леди Макбет.

Ууу, иа, пип… Мэри Тодд Линкольн.

— «Покидая влажное великолепие окружённого складочками укрытия, — не унимается Терри, — я извергнул ещё дымящуюся лаву страсти резкими струями; перламутровые капельки обожания и глубочайшего почтения оросили невыразимо прекрасный лик моей Кэтрин…»