Кто здесь хозяин? [Новеллы]

— На электрической, у конторы она. Это хорошо, что председатель хоть ее поставил.

— Ну и что, она удобней?

— Вообще, говорят, на водяной помол куда лучше. Мука потом не портится. В холодную промолота, поэтому. И вкуснее вроде. Уж не знаю…

— Вот как?

— Однако кому сейчас охота ее скрип слушать и ждать, пока смелет! У всех дел по горло! Ждать некогда. А тут включил электричество — и готово!

— Да вам-то куда спешить?

— Сами не спешили бы, братец, однако дело заставляет. У нас ведь иначе, не так, как в городе. Ты вернешься с работы — и к телевизору, а моя работа, когда из школы возвращаюсь, только начинается. Тут тебе и свой участок, и скотина, и виноградник, и дрова заготовить… И все успеть надо!

Калистрат набрал воды в ладони, отпил глоток, нагнувшись, плеснул водой себе в лицо.

— Помню, холоднее была.

— Зима. Зимой она теплее кажется. Вот летом такая холодная — стакан трещит.

Ноко и Кале встали и спустились в низину. Гость оглядел перепаханное трактором поле.

— А где наши ореховые деревья?

— Выкорчевали. Здесь форель в пруду разводить будут. Весь район форелью обеспечим, шутка ли?

— Ну и ну! Это хорошо, только вот вас ведь призывают орехи выращивать, а вы в это время столетние деревья рубите! Люди добрые! Ниже этот пруд устроить не могли?

— Так по плану было…

— Да ну тебя!

В деревенской улочке пахло коровьими лепешками. Калистрату долго удавалось сберечь свои городские туфли, он ловко огибал лужу, держась за заборы, но дальше пошло сплошное месиво, и ему пришлось зашагать прямо по грязи.

— Не Давида ли это дом?

— Нет, здесь Эру живет, а Давид наверху.

— Ардеван не женился?

— Один, как и прежде.

— Что же он так?

— Не знаю. Все откладывает…

— Бедный Давид!

— И не говори.

— А Эру как?

— Помнишь, как на коне скакал? Огонь был, не мужик! Все на заготовках?

— Нет… Давно уже пенсию выхлопотал. В Тбилиси был, у дочери в гостях. Кажется, вернулся. Позовем его.

— Ладно, потом. Засуетится. Ведь я сам его навещу.

— Как хочешь. Переходи на эту сторону. Так и не наладили, однако, тут дорогу…

На старых деревьях хурмы еще зеленели толстые листочки омелы. Под склоном горы виднелась пепельно-серая церквушка.

— А это дом Василия-фельдшера.

— Точно. Молодец!

— А сам Василий?

— В позапрошлом году похоронили. Ты еще телеграмму прислал. Ее на кладбище прочли.

Тут Калистрат вспомнил: был в это время на симпозиуме в Баден-Бадене, телеграмму послала жена.

— Сердечным, отзывчивым человеком был…

— И что удивительно, Ноко: этот худенький фельдшер знал и лечил все! И насморк и менингит. А когда нужно было, и роды принимал… Сколько я помню, в нашей деревне он был единственный специалист, даже помощников не было. А сейчас правое ухо один специалист лечит, а левое другой, а болезней не убавляется.

— Что верно, то верно.

— Выше, вот там, направо, Кици жил.

— Он сейчас там живет.

— Вместе окончили двухлетку я и Кици… Затем в среднюю школу в Ледзадзаме пешком ходили; это сколько километров будет?

— Семь.

— Семь туда, семь обратно, так-то. Да в двенадцать лет, да зимой еще…

— У Кици еще две дочери были, помнишь?

— Одна при мне родилась, как ее звали-то?

— Мегона.

— Да, Мегона. Полтора года ей было, когда я отсюда уехал…

— В Нокалакеви замуж вышла, за сына Бардги Горозия. Вот со второй дочкой Кици не повезло…

— Что так?

— Вышла замуж раз, другой, через полгода и со вторым мужем развелась. Сейчас в Сухуми живет, и не очень-то радостные вести о ней доходят…

— Ну?

— Гуляет, мол, уж очень…

— Это не беда, — усмехнулся Калистрат, — главное — здорова ведь? Я думал, с ней несчастье, не дай бог, какое. Ничего, нагуляется и образумится.

— Ну, ты скажешь тоже!..

Подошли к дощатому мостику. На другой стороне перед покосившейся калиткой на низенькой деревянной скамеечке сидел весь седой, совсем высохший, похожий на зяблика старик и не сводил глаз с Ноко и Калистрата.

— А его узнаешь?

— Как не узнать! Самсон Гвасалия! Все еще по-венгерски лопочет?

— Какое там по-венгерски, родного мегрельского не помнит. Совсем из ума выжил, бедняга.

— А почему он по-венгерски говорил?

— В самом деле не знаешь?

— Я-то знаю, а вот ты знаешь?

— Как же! Участвовал в первой мировой войне. И где-то под Карпатами два года пробыл. Так он там в венгерку влюбился и потом всю жизнь в память о ней по-венгерски разговаривал…

— Помню, если уж затруднения велики были, переходил на мегрельский. Однажды тогдашний секретарь райкома Бартая к нам в деревню в гости заехал, так прямо ошалел! Постой немного, закончу, и подойдем к старику. Повстречался он, значит, вот здесь, у мостика, Самсону, так тот его, из-за чего-то рассердившись, целый час по-венгерски уму-разуму учил! И ни единого слова при этом ни по-мегрельски, ни по-грузински, ни по-русски!

— А как это он язык так выучил, за два года-то?

— Собственно, подобные случаи наблюдались психологами: после сильных стрессов люди, бывало, начинали говорить на другом языке… Еще удивительнее то, что верность этой девушке, память о ней он сохранил на всю жизнь. Что, наверное, Самсону уже перевалило за сотню?