Кто здесь

Его собеседник закрыл глаза морщинистыми почти без ресниц веками. Потом медленно произнес:

— Это очень серьезно.

«Да уж», — подумал про себя Торнвил.

— Насколько мне известно, — чуть подождав полувопросительно проговорил он, — это имело распространение только в Японии?

Профессор отрицательно покачал головой:

— Нынешние японцы пришли на острова с континента в XII веке. Это не их собственное изобретение. Такой способ ухода из жизни среди азиатских этносов демонстрировал отсутствие черных сил внутри человека и превосходство его духа над смертью. — Он встрепенулся. — Вы сказали, в числе адептов секты самые разные люди? И хорошо образованные, в том числе?

— Даже очень. С прекрасной карьерой и перспективами.

Тот опять прикрыл глаза.

— Скверно совсем.

— Почему?

— Потому что в таком случае это можно объяснить только действием другого сознания.

— Подсознания?

— Дело не в том, где оно размещается. Это компетенция психологов, физиологов и тому подобных специалистов. А я историк. И это «другое» сознание называется у нас «архаичным». Повторю, я не знаю в каких частях мозга оно располагается.

— Архаичное сознание?

— Да, некие исторические накопления, но ярко выражать себя, как всегда считалось, они не способны.

— Объясните, будьте добры.

— Вы обращали внимание, что услышав определенную фамилию, люди любят спрашивать, а не родственник ли названный известному артисту, политику или спортсмену с тем же именем? — неожиданно задал вопрос профессор. — Спрашивают с пристрастием и радостным ожиданием, что так оно и окажется?

— Да, замечал, — с удивлением ответил Торнвил. — А причем тут это?

— Остатки архаичного сознания. Отголосок сугубо аналогового менталитета тех времен, когда люди очень опасливо относились ко всему незнакомому и успокаивались на ощущении сходства. Развитые умы ищут оригинального, прочие — аналогичного. И в массах осталась эта тяга к знакомому на инстинктивном уровне. Следы прошлого. Типичная в пору молодости народов неспособность ориентироваться без прямых сравнений. И это же чувство сходства определяло в далекие времена отношение человека к собственной личности. Душа стремилась к единому и не хотела обнаруживать в себе оригинальность. Она еще была коллективной. Это давало огромную силу, потому что потерять свое «я» было не очень страшно.

— Как эта коллективная душа могла заговорить в наше время?

— Единственное, что могу вам пока ответить, полковник, история не зафиксировала подобных массовых примеров. И если что-нибудь по этому поводу придет в мою очень старую голову, немедленно вам сообщу.

Пожимая Торнвилу на прощание руку, он добавил, глядя на него полупрозрачными, чуть слезящимися глазами:

— Вы очень меня заинтересовали вашим рассказом. А тот девиз, что принадлежал казненному, его же палач, Юдуф, присвоил себе, поскольку девиз был очень популярен, в особенности среди ударной конницы. Позже его потомки запретили этот девиз, боясь любых воспоминаний о том злодействе. И он исчез из истории.

— Опять коллективная душа, Стенли?! В благословенной Америке, где каждый только и делает, что тащит к себе одеяло? А у русских она тоже заговорила?

— Вы про те два самоубийства бизнесменов?

— Про три, уже есть третье, мой дорогой. Только на этот раз при аресте какого-то их крупного финансового афериста у него успели отобрать странный ритуальный кинжал. Догадываетесь, что он попытался сделать в камере?

— Неужели разбил себе голову?

— Да, но не со смертельным исходом. — Блюм вдруг сосредоточенно посмотрел на противоположную стенку своего кабинета: — Бр-р!!

— Большие пропали деньги, патрон?

— Около трехсот миллионов, если в нашей валюте… Девиз моголов, вы сказали?

— Запрещенный и исчезнувший потом из истории.

— Вы ведь чисто говорите по-русски, Стенли?

— Чисто, как говорят в Москве.

— Вот и попробуйте с этим акцентом побеседовать с тем самым третьим самоубийцей. Он сейчас находится у них в тюремной больнице.

— Попробовать, не сработает ли девиз?

— Да. Я уже договорился, что к ним прибудет наш специалист. К счастью, сейчас такое время, когда спецслужбы могут между собой сотрудничать.

— Тогда придется открыть русским какие-то карты…

— Придется. Я уже обещал, иначе бы и разговор не состоялся, — Блюм, раздумывая, постучал пальцами по столу. — Раскрывайте все кроме одного, мой дорогой. Кроме того, к кому ведут эти непонятные связи у нас в Америке. Скажете, что мы этого просто пока не установили. А у них постарайтесь все, что можно, выведать.

— Само собой, — кивнул Торнвил. — Когда мне лететь?

* * *

На шестой день болезни Хак понял, что не выздоровеет. Он много раз видел, как болели этим другие люди, и как они вдруг теряли силы на пятый или этот самый, шестой, день. Те, с кем такое случалось, уже не выздоравливали. Им оставался день еще или два. И лежа у окна, он услышал, как одна соседка сказала другой: «Наш кузнец умирает. Такая беда, в расцвете лет».

Хак удивился, потому что не понял — отчего так решил Всевышний? Разве он больше не хочет, чтобы свершился самим им предписанный закон и желает чтобы великий трон империи сохранил на себе предателей?