Кто же вы, Северус Снейп? (СИ)

Любовь, которую он так маниакально проповедовал. Коснись вопрос слезы ребенка, у Альбуса не возникло бы сомнений. Она понимала, что для такого сильного лидера, этот изъян был скорее привилегией. Но Снейп… Нат знала, что и его он с легкостью пустит в расход при необходимости. Она не могла ему этого позволить. Именно поэтому у нее появлялось это примерзкое чувство ревности. Из желания защитить. Северус, несмотря на свою репутацию, на это невероятное количество острых углов, из которых, казалось, он состоял, ядовитых шипов, которые он выпускал при чувстве опасности, был другим. У него было то, чего был лишен Альбус, его сердце было способно на любовь. Любовь до самоотречения, до самопожертвования. При всей его холодности и язвительности он был способен на рабскую преданность. И сейчас она слышала ее в этом молчании за дверью. Чувствовала, как он ломает себя, как смиряет, подчиняя воле своего Хозяина. Раздражение начало разливаться по венам подступая к мозгу, сводя спазмом горло. Нат со злостью сжала кулаки, которые, от напряжения, мгновенно вспотели. Хотелось ворваться внутрь и потребовать объяснений. Вот только в чем? Натали глубоко вдохнула и медленно выдохнула. Подавив ярость, она стала успокаиваться. Решив не испытывать судьбу, кто знает до чего она еще додумается, подслушивая под дверью. Она постучала. Голос Дамблдора прозвучал громко и уверенно, приглашая ее войти.

— Вы звали меня, директор? — пытаясь скрыть раздражение, она старалась чтобы ее голос звучал спокойно.

— Да, мисс Валентайн, я прошу прощение за то, что так поздно побеспокоил вас. Только сейчас освободился. Надеюсь вы еще не спали?

— Судя по-всему, дело не терпит отлагательства. Я вас слушаю.

Ее вежливый тон плавно перетекал в нейтрально-прохладный. Одна мысль терзала сейчас ее ощетинившийся мозг: «а, собственно, где Снейп»?

Нат была уверена, что ей не послышалось. Возможно из кабинета есть еще выход. Либо он просто ждет в соседней комнате. Зачем? Чтобы потом продолжить разговор? «Черт тебя подери, кончай рефлексировать. Значит так надо. Расслабься и подыграй».

Просьба Дамблдора смахивала на вербовку агента. Уголки губ Нат дернулись вверх в саркастической ухмылке, которую она едва сдержала. Тем не менее выслушала его речь до конца. Несмотря на то, что он периодически делал многозначительные паузы, видимо в расчете на ее честолюбие, которое, видимо, должно было ее заставить подытожить смысл его просьбы самой. Но Нат хотела насладиться его тирадой и услышать-таки саму просьбу, которая ей стала ясна после первой же его фразы:

— Вы, как человек вхожий в министерство…

По мере его речи голос директора стал постепенно меняться с учтивого до серьезно-делового. Ей нравилось, что он решил поговорить с ней без всех этих мелодраматических восторженных фраз, призванных воспламенить ее сердце праведным патриотическим огнем. Перейдя в конце концов к нелицеприятной сути самой просьбы.

Нат молча смотрела Дамблдору в глаза, чем видимо начала его раздражать. Так как весь его восторженный тон не произвел на нее никакого впечатления, и его просьба стала выглядеть, как прошение. Взгляд его и голос стали холодными и жесткими. Обнажая его и превращая из доброго волшебника в жесткого Каудильо*.

— А почему вы решили, что я вас поддержу? Вам не приходила в голову мысль, что министр Фадж уже завербовал меня, чтобы следить за вами? Раз уж вы так уверены в том, что я способна «художественный стук».

— Мне казалось, мисс Валентайн, что ваша позиция в отношении Темного Лорда вполне ясна. И ваш ум, ваши связи, ваше участие были бы неоценимы. Натали, я не нравлюсь вам, но наши симпатии сейчас, когда решается судьба нашего мира, наверное, несущественны. Я не прошу любить меня, я прошу мне верить.

— Верить? — она усмехнулась. — Вера — это материя тонкая, директор. Почему я должна вам верить? Потому, что вы обещаете победу над Темным Лордом? Вы правы, моя позиция в этом вопросе однозначна. Но, я не готова верить вам, пока вы не станете доверять мне. Я привыкла работать в связке, чувствовать партнера. А вы партнером, думаю, никогда не станете. Существуете вы и весь остальной мир. Который для вас, как шахматная доска, на которой ваши сторонники лишь фигуры, статус которых зависит от того, на каком этапе вашей игры вы ими пожертвуете. Чем ближе к финалу, тем выше ценность. Какой бы благородной не была ваша цель, я не хочу и не буду играть вслепую. Я хочу знать, за что я должна буду отдать, при необходимости конечно, свою жизнь. Я слишком хорошо вас чувствую: холодный расчет, сила; жесткость, часто переходящая в хладнокровие; честолюбие, граничащее с тоталитаризмом. Безумная жажда. Жажда власти: маниакальная, безграничная, абсолютная. Вы не перед чем не остановитесь, для вас нет авторитетов, запретов, за вами можно либо идти в слепую, либо доверять на столько…на сколько я не готова, простите. Я не шестнадцатилетний мальчик, смотрящий вам в рот. На каком ходу в вашей партии вы скинете эту фигуру?

— Вы действительно умны. Умны, хладнокровны, жестоки. Фадж не преувеличивал.