Нат, будто опомнившись, резко отвела глаза и мелкие раскаленные частички, наполнившие пространство вокруг, на миг замерев, рассеялись пеплом. Воздух снова стал прохладным и прозрачным. Он в каком-то бессилии оперся рукой на стол, судорожно вдохнув. Она вылетела из-за стола и, только закрыв за собой дверь апартаментов, до которых добралась с какой-то неимоверной скоростью, выдохнула.
“Черт бы тебя побрал, идиотка, ты что творишь?”
От все еще душившей ее обиды и бесконечного чувства вины хотелось плакать. Все внутри дрожало, мысли путались и ощущение полного фиаско, тупым ржавым гвоздем, царапало сердце. Перед глазами до сих пор стоял задыхающийся Снейп. Хотелось волосы на голове рвать. К Дракловой матери, вылезти из этого окончательно свихнувшегося тела и убраться на край земли: в какой-нибудь вылинявший, продуваемый всеми ветрами, забытый Богом клочок земли, чтобы никто и никогда не нашел. Спрятаться в темной сырой пещере, одичать и вымереть, в конце концов, как мамонты.
Долго предаваться самобичеванию ей не позволили, кто-то с силой навалился на дверь в другой стороны и Нат, буквально отлетела от нее, мгновенно развернувшись лицом к, так скоро, настигнувшей ее судьбе. Она была уверена, что это Северус. То что он будет ее когтями рвать, она не сомневалась, поэтому расслабилась и закрыла глаза, решив принять смерть с поднятой головой. Очень хотелось, чтобы он убил ее быстро, хотя на его гуманность она даже не смела надеяться. Будоражащий коктейль из ненависти, ярости, бессилия и любви не вмещало её сознание, которое само начало искать где-то внутри кнопку самоуничтожения, потому что НЕНАВИСТЬ — это, то чувство, которое она не могла к нему испытывать. Эта «тварь» была в ней, это она пыталась придушить. Нат сама впустила ее, своей дурацкой обидой на него. Это она виновата, она опасна. Вот почему Снейп держится от нее подальше, он просто понял, кто она на самом деле.
Видя, что Натали не собирается ни сопротивляться, ни нападать, он медленно прикрыл за собой дверь, восстановив защитные чары. Внутри у нее все похолодело от ощущения какой-то абсолютной фатальности происходящего. Она заметно вздрогнула, когда вместо карающего меча ее коснулись его теплые пальцы. Они дотронулись до ее закрытых век, прошлись по переносице, очертили контур губ. Нат только тихо, рвано дышала, не смея даже пошевелиться. Тугая пружина, до диких, болезненных спазмов скрутившая все внутри, начала отпускать. Предрешенность, которую она сама для себя обозначила, державшая за глотку стала ослаблять свою смертельную хватку, словно согретая его терпением и возможно даже пониманием. Сознание стало проясняться и ощущение «света в конце тоннеля» стало дразнить душу надеждой на благополучный исход. Нат, на ощупь, схватилась нервными пальцами за его мантию и уткнулась, пылающим от волнения лицом, ему в грудь.
— Прости меня, пожалуйста, — тихо, почти умоляя…
Даже стоя сейчас так близко с ним, она чувствовала себя совершенно одинокой. Северус крепко обнял, словно читая ее мысли, и замер, ничего не говоря. В его совершенно простых действиях было столько глубины, в недрах которой таилось то неравнодушие, что смывает тревогу, наполняя осознанием силы. Они стояли словно боясь разомкнуть объятия, в тайне друг от друга наслаждаясь такой редкой в последнее время близостью, которая дарила ощущение возвращения в родовое лоно, в таинство происхождения, в первопричину бытия. Превращая их в энергию и свет, из которых когда-то родилась жизнь.
— Что ты с ним сделала? С тем подонком из твоей прежней школы, — его голос был совершенно спокойный.
Будто речь шла о чем-то совершенно обыденном. Словно несколько минут назад, не она пыталась причинить ему боль.
— Не нужно, пожалуйста, — прошептала Натали, не в силах сейчас что-то говорить, будто ответив она невольно проведет некую параллель между ними.
— Скажи, — настаивал он.
— Вскипятила ему кровь, — коротко бросила Нат.
— Он жив?
Она покачала головой, не в силах озвучить ужасную правду.
— Ты из-за этого школу поменяла?
Нат кивнула. Она уже не пыталась сопротивляться ему. А всплывшие в сознании страшные воспоминания, неизбежно поглощали остатки ее воли, с головой затягивая в черную безысходность. Она хотела отстраниться, будто эта омерзительная правда оттолкнет его, словно от прокажённой. Но он, уловив ее движение, лишь крепче сжал ее в своих руках.
— Северус, ты даже не можешь себе представить на сколько я ненавижу себя за то, что сегодня произошло.
— Я знаю.
Его голос был абсолютно спокойный. В нем было то понимание, которое позволяло ему быть сейчас снисходительным к ней. Словно он знал что-то такое, от чего хотел ее уберечь, хотя бы сейчас. Он запустил руку в ее волосы, немного расслабляя, скованное мучительным чувством вины, тело.
— Ты даже не представляешь себе, насколько хорошо я тебя понимаю. Сколько раз я сам находился в таком же положении, задыхаясь в собственном гневе, собственном бессилии, захлебываясь в этом душераздирающем раскаянье, но рядом со мной никого не было. Я понимаю, как тебе страшно.