Он еще долго сидел за столом в кабинете, изучая записи в своем дневнике относительно усовершенствования «магического плаща». В исследованиях которого, достиг хороших результатов. Но все же что-то словно ускользало от него. Словно какое-то связующее звено, которое исправит наконец ту незначительную ошибку, которая мешает его «плащу» стать совершенным. Глаза устали от подрагивающего света свечи, одиноко освещающего исписанные забористым почерком страницы дневника. Северус потер переносицу, чтобы дать глазам отдых. Вдруг совершенно отчетливо почувствовал, что устал и поднявшись из кресла направился в спальню. На мгновенье он замер на пороге, шаря взглядом в потемках, точно хотел кого-то отыскать. Но все было, как всегда: темнота дрожала по углам, сливаясь с терявшимся где-то во мраке потолком, а узкое, слабо освещенное луной окно на самом верху, разливая тусклый свет на каменные стены, делало комнату еще более холодной. Северус сел на кровать упершись руками в края матраса. Он все медлил ложиться в постель, словно ждал ее. Но вот уже луна, достигнув пика начала свое плавное движение к утру, и он, отчаявшись, махнул рукой и лег прямо в одежде поверх покрывала, будто не совсем спать, будто просто прилег. Сон сразил его мгновенно, лишь его голова коснулась подушки.
Проснулся он, когда в крошечное окошко был виден ярко - голубой лоскут неба. Было уже утро. Северус сел на кровати пытаясь прийти в себя. Обнаружив, что укрыт одеялом, тем самым, которым в прошлую ночь он укрывал Нат. Ощущение какого-то совершенно необъяснимого тепла разлилось по венам. Она все же приходила.
*
Уже который вечер Северус устремлялся в свое жилище, в свой дом. Когда-то бывший лишь логовом одинокого зверя. Временным пристанищем между вечным противостоянием. Противостоянием судьбе, себе, ненавистному Хозяину. Местом, где он смирял себя, где он на миг обнажал душу, чтобы дать ей отдых, дать возможность сбросить тот тяжкий груз, налипающий на нее под бременем долга, службы. А сейчас у Них будто появилась тайна. Одна на двоих, которая сближала эти два одиночества точно магнит. Они словно таили ее друг от друга в душе боясь, что, озвучив ее, она перестанет связывать Их своими невидимыми нитями. За последние несколько месяцев, пытаясь отстраниться от Натали, он понял, что такое желанное для него одиночество не принесло с собой вожделенного покоя, а только пустоту, что тянула из него последние силы, наполняя жутковатым чувством потери. Нат словно заразила его каким-то вирусом. Ему стало мало тех желаний, которыми он жил раньше, словно искусив его однажды, она заставила его задуматься. Задуматься о многом, что до ее такого вероломного вторжения в его аскетичную жизнь не волновало его, оказавшуюся такой жадной до теплоты и нежности, душу.
Он под любым предлогом стремился домой. Пустота его жилища сейчас была особенно невыносима. Он ждал ее. Врал себе, смотрел на часы загоняя сердце до болезненной пульсации. Его пальцы ныли от желания дотронуться до кончиков ее волос, которые каждую ночь были небрежно раскиданы по подушке. Подушке, что негласно была Ее. Северус не смел спать на ней, словно боялся перебить ее аромат. Лишь ложась в свою одинокую постель, он брал ее и поднося к лицу, с вожделением вдыхал этот сводящий его с ума запах. Словно давал себе передышку в этом томительном ожидании. Ожидании ее прихода. Он много раз старался не уснуть, чтобы увидеть этот миг. Миг, когда она низвергает одиночество его спальни, наполняя собой. Наполняя Ими. Но каждый раз он проваливался в какое-то непонятное забытье, словно Нат не хотела, чтобы он видел ее, словно она так же, как он боялась разоблачения.
Северус понимал, что вся эта болезненность — это его ущемленное самолюбие. Попытка, несмотря ни на что, противостоять этой неизвестной доселе болезни. Вместо того, чтобы понять, что он любит ее, Северус сопротивлялся, боролся, брыкался. Не желая чувствовать себя побежденным. Все эти месяцы, что он превозмогал себя, смиряя, все это оборачивалось сейчас крахом. И эта болезненная уязвимость, это ощущение победы ее нежности над его эгоизмом, он считал лишь собственной слабостью. Будто у него вот-вот должны появиться силы противостоять ей. Но он снова спешил домой, и снова лежа в постели ждал ее.
Иногда, просыпаясь, Снейп долго вглядывался в ее силуэт, тускло освещенный уже покидающей небосвод луной. Его взгляд жадно ласкал изгиб ее длинной тонкой шеи переходящей в предплечье, линию талии, круто восходящую покатыми бедрами. Он прислушивался к ее тихому дыханию, дотрагивался до волос. И этих простых движений хватало, чтобы он чувствовал себя счастливым. Конечно, и этой простой истины он не смел признать. Все еще не признавая себя побежденным.