Куафёр из Военного форштата. Одесса-1828

Про себя Натан отметил, как благотворно сказался на нем решительный и откровенный разговор с Надією, состоявшийся какое-то время назад. Ее пояснения, пусть и несколько туманные, почти полностью излечили его от излишних видений и волнений. Ну разве что изредка… Но нет, нет. Это уже сущие мелочи.

По дороге Горлис также заехал к Ранцовой. Здесь новостей вообще никаких не было. Полнейшая закрытость со стороны ведущих следствие по «Сети Величия».

После всех этих посещений в театр ехать было уж поздно. И Натан отправился домой.

* * *

Сидя в своем кабинете, Горлис продумывал план разговора с Люсьеном Шардоне-Асколем. Понимая его взвинченность, размышлял, как аккуратнее войти в беседу. Размашисто черкая пером на бумаге, составлял разные варианты, схемы. И, почувствовав себя достаточно уверенно, пошел на второй этаж.

Но тут случилась заминка. Хотя время было еще не позднее, Люсьен не стал открывать дверь, сказав, что собирается спать. Это выглядело странным, потому что, насколько Натан знал образ жизни Шардоне-Асколя, его привычки, тот никогда не ложился так рано. К тому ж он ведь сам в последнее время несколько раз обращался к Горлису за помощью и каждый раз подчеркивал, что с нетерпением и в любое время ждет от него новостей. Натан попробовал достучаться если не в дверь, то к сердцу и разуму куафёра, уговорить его на общение. Но тот был непреклонен, сообщив, что никаких сил не имеет, должен немедленно прилечь отдохнуть, выспаться. Посему просит приходить в салон завтра, в любое время, когда будет удобно. И Горлис вынужден был сдаться.

Вернувшись в свой кабинет, Натан решил заняться другим полезным делом. Для того чтобы добиться разговора с Сикаром, он сказал ему, что видел при разборе архива переписку венского Разумовского с лондонским Воронцовым. И в этом не обманул. Приврал в другом — якобы там упоминается куафёр Отье. А сейчас ему подумалось: а что если это правда? Почему, собственно, нет? Если история с красными штанами Разумовского, водруженными Леонардом на голову графской жены, стала довольно известным анекдотом, то, видимо, Леонард часто бывал у них в доме. И значит, там тоже может быть полезная информация. Стало быть, нужно выделить в части архива, полученной от Семена Романовича Воронцова, его венскую переписку от Французской революции до переезда Отье из Одессы в Париж, получается с 1789 года по 1814-й. Но самый важный период — 1800—1806-й.

Да и вообще, пожалуй, стоит еще раз пересмотреть все реестровые бумаги архива. Может, есть еще что-то важное с учетом текущих дел?

Горлис так увлекся этим поворотом мысли, что и не заметил, как Фина пришла. Поужинал с нею. Выслушал ее театральные побасёнки, от души хохотал вместе с нею и сам подбрасывал словесные дровишки в костер смеха. Когда она ушла умываться перед сном, отправился еще поработать.

И… опять заработался, забыв обо всём. Но Фина не стала это терпеть. Пропела фразу из какой-то арии, позвав его к себе. Тут уж Горлис совсем оставил все дела, отправившись к любимой. А там, в спальной, был отруган за непослушание. Но и вознаграждаем потом за обещание исправиться — ночью любви.

* * *

Под утро, когда после усталости и натруженности разного рода спалось особенно сладко, Натан проснулся от звука глухого удара — то ли в потолок, то ли в стенку, то ли за стеной во дворе что-то упало. После этого заснуть уже не получалось. Знаете, как это бывает по утрам? Чувствуешь себя не вполне отдохнувшим, и так хочется вновь погрузиться в объятия Морфея — ан-нет, не идет сон, хоть плачь.

Горлис тихонько встал, пошел в свой кабинет. Окинул взглядом библиотеку, почитал Гердера. Нашел в нем одно поразительное место, каковое аккуратно подчеркнул карандашом. Подумал, что непременно нужно будет пересказать Кочубею, когда того наконец выпустят. И они поговорят — да заодно уж помирятся.

Поразительно, но именно в этот момент, когда уж казалось, совсем настроился на чтение, глаза вдруг стали слипаться. Натан оставил книгу, сделав закладку, и вернулся в спальню. Прижался к Фине, с утра сонно-мирной, покорной, и крепко уснул.

* * *

И тут уж разоспались так разоспались. Хотелось понежиться подольше. Тем более что было ощущение выполненной вчера вечером большой работы по архивным делам. От чего, кстати, остались исчерканные пометками списки воронцовского архива. Да, мимо дворецкого так и нужно будет идти — наперевес с этими бумагами, исписанными графской рукой, но со своими свежими метами. Это даже во сне мнилось.