Чтобы удачно философствовать, сидя на балконе, нужно обладать красотой речи, что для клеточника – довольно трудоемкий процесс. Вэ легко вел беседы с коллегами, с пациентами и их родственниками. Говорил кратко и четко, употребляя привычные медицинские термины. Душевные разговоры требовали богатства лексики, и Вэ работал над собой, чтобы уметь отвечать на вопрос, чем же прекрасна их с Симкой жизнь.
– Замечательность жизни в наших буднях, в мелочах, в этой игре теней от твоих пальцев, в разговорах до утра, в утреннем кофе, который я для тебя проверяю. Не бойся. Не обожжешься. В наших совместных планах. В работе, которая у каждого своя и любимая. В том ощущении, когда ты возвращаешься домой и понимаешь, что тебе будет так хорошо, как нигде и никогда.
– А я думала, счастье в великом! В чем-то большом, в том, чтобы оставить свой след в истории…
– Оно и в большом, и в маленьком. В грандиозном и будничном. В шишках, оливках и тенях на стенах. Во всем, что есть.
Симка улыбнулась, прижалась к Вэ и уснула, соглашаясь с каждым сказанным словом.
А потом случилось тридцать первое августа.
Симка проиграла первый этап выборов. Главным претендентом на пост Головы стал ее соперник.
– Мужчина! В этом все дело! Эту систему не разрушить! – всхлипывала она, пока Вэ собирал осколки разбившейся чашки. – Если я проиграю, мне еще шесть лет гнить до новых выборов!
– Все будет хорошо!
– Не будет уже ничего хорошо! Меня убили эти цифры! Нет больше прежней Симки! Нет этой тупицы! Умерла она!
Дрожащей рукой она поправила головку первого поникшего тюльпана, будто могла справиться с его неизбежным увяданием. Замерла, глядя на цветок, перевела взгляд на Вэ, а затем и вовсе куда-то в пустоту… И вот это уже не Симка, а одна лишь тень от нее. Вэ попытался обнять любимую, но она увернулась, пролила на рубашку бокал вина.
– Не отстирается… – зло проговорила она.
– Отстирается. Все поправимо.
Тень прежней Симки встрепенулась, словно по венам пустили горячее отчаяние. Теперь она показалась Вэ похожей на море, не то ласковое, которое встретило их в первый день после свадьбы, а гневное и темное, охваченное неистовыми, яростными волнами, не ведающими покоя…
– Не надо утешать неудачницу! А все почему? Потому что я женщина?! Отец всю жизнь мечтал о сыне, а родилась я! И весь наш народ мечтает о Голове мужского пола! И не нужны никому мои инициативы!
– Это как с болезнью, милая. Вот, кажется, стабилизировалось состояние пациента, и наступает рецидив. В такие моменты важно продолжать бороться, не терять веру. Я часто думаю: «Что я
Симка с размаху бросила в мусорное ведро скомканную рубашку.
– Хорошо же! Я буду бороться. У нас еще второй этап, – в ее голосе громом загрохотала решимость и уверенность.
А наутро Симка сделалась спокойной, вывела идеально ровные стрелки, накрасила губы.
– И не забудь выбросить мусор! – сказала она, проходя мимо стоявшего в коридоре пакета.
Гулко хлопнула дверь.
Осень была похожа на О, играла всеми оттенками желтого: дышала лимонами и яблоками, переливалась янтарем и охрой. По пути на работу Вэ размышлял о том, как может помочь Симке, и потерял бдительность: порыв ветра, узел шарфа, завязанный в спешке, чуть слабее, чем обычно, стечение обстоятельств, а следом голос:
– Молодой человек, из вас перья летят.
Женщина. Салатовая косынка, выбившаяся светлая прядь, в руке – красная сумочка. Ботинки на платформе. И рядом три желтых перышка.
– Вы что же, в кармане канарейку носите? – она рассмеялась, ей и в голову не пришло, что перед ней стоит клеточник.
Стоило просто отшутиться и спокойно уйти. Нет же, понесся как преступник.
Красная птица билась в груди отца… Билась красная птица.
Вэ запер дверь кабинета, расстегнул рубашку и подошел к зеркалу. О выглядела виноватой, возможно, она тоже думала о Симке.
– Нам всегда нужно помнить, что мы не они. Мы всегда в опасности.
До обеда приводили хорошо знакомых ему пациентов, а вот после…
Новый пациент оказался немым, и Вэ заподозрил неладное. Так и не мог распознать, играет пациент или нет, потому что не слышал его интонаций. Логика говорила ему, что так реалистично здоровый человек не может изобразить симптомы паркинсонизма, но О прижалась к задним прутьям клетки в страхе, и Вэ поверил ей больше, чем своей логике.
Прежде чем покинуть больницу, Вэ заперся в кабинете и просидел там какое-то время, слушая знакомую какофонию: писк дверей лифта, далекий звон телефона в регистратуре, шум колес каталки по полу.
Раздался телефонный звонок. Симка. Голос у нее расстроенный и уставший, тонул в шелесте статистических помех, она хотела узнать, во сколько Вэ собирается домой.
«Сейчас».
И Симка предложила встретиться, чтобы пойти домой вместе.
Вэ чуть не забыл взять со стола коробку шишек. Найти любимые Симкины цукаты не так-то просто, привозят под заказ.