Куда он денется с подводной лодки

И все бы хорошо, только не было между Аллой и Ильей тех отношений, о которых мечтал Баринов, и это немного выбивало его из колеи. И так-то для себя не пожили, он даже разнюхать не успел, что это такое – настоящая интимная жизнь. Мужики говорили: не печалься, мол, потерпи, после родов куда «вкуснее» будет жена. Но не успел он понять нового «вкуса». Как-то все и сначала было не так, как представлялось, а уж потом и вовсе начались проблемы.

И вообще как будто повинность она в постели отбывала – молча, терпеливо. Будто и слов ласковых не знала никогда. А однажды заявила, что «долг супружеский» она выполнила.

– Я тебе детей родила! Я больше ничего не хочу!

– Как это не хочешь? – удивленно спросил Баринов. – Нам лет-то сколько? Да у других знаешь как все это происходит?!

– Не знаю и знать не хочу! Набрался где-то... – отрезала Алла, развернулась и поплыла мимо.

«Может, она права? – подумал тогда Баринов. – Предназначение мужчины и женщины – дать жизнь детям, что мы и сделали». Но это были разговоры в пользу бедных. Молодой мужской организм требовал своего. И в командировках Баринов отрывался по полной программе.

Странно, но Алла, догадываясь, что у Ильи на стороне кто-то есть, совсем не ревновала. Это так задевало его, что ему хотелось даже, чтобы жена узнала о его подвигах. Однажды в запале он выдал ей все, что думает по этому поводу. А в конце добавил, что ему есть с чем сравнить.

Жена выслушала его и холодно сказала:

– Ну вот и сравнивай! Только в семью дерьма не притащи...

Этим было сказано все. Как будто она главное озвучила: «Я не люблю тебя». Впрочем, мог ли он ее осуждать за это, если и сам относился к ней так же? Вот так с тех пор и жили параллельно: семья, родительский долг, дети, обеды и чистое белье – на одной линии и холодок в отношениях, который особенно пробирал к ночи, и изредка костер страстей, у которого грелся Илья Баринов по чужим постелям, – на другой. Две эти параллельные прямые никоим образом не пересекались.

Понятно, что вольности Баринов позволял себе только за пределами Большого Лога, как и положено подводнику. В Росте или в Мурманске, где частенько бывал в командировках. Или в Севастополе, куда порой его заносило на отдых. А в Большом Логе – ни-ни. Да и с кем? Любая женщина в поселке была непременно женой подводника, и подвалить к ней с чем-то, зная, что муж в море, – было все равно что икону в церкви осквернить. Потому что те, к которым можно было подвалить, с Севером быстро расставались. Или сами уматывали в большие города, или мужики их за выкрутасы высылали на хрен. Мучились потом, в запой уходили, но с женами, не выдержавшими испытаний, не жили. А те, которые верность свою доказывали, проживая каждый день за три, были достойны уважения. Еще бы! Одна лестница с сопки на сопку чего стоит! Двести тридцать пять ступенек вверх и сто девяносто восемь – вниз! И при этом в одной руке авоська с картошкой, а в другой – ребенок, которого из садика жена после работы тащит домой.

Такая если и придет глубокой ночью к одинокому соседу, так только затем, чтоб перегоревшую пробку в щитке поменял мужик. Ну, и пока шарахается он где-то под потолком с отверткой, накручивает «жучка» на древнюю, как Греция, пробку, может с ним поболтать мирно, по-семейному, о том, что муж прислал недавно сразу десять писем.

Такое бывало не раз. Письмо же в море не опустишь! Это ж не бутылочная почта, а морская, более того – военно-морская! Письма подводникам их жены и подруги писали на адрес войсковой части. Затем они политотделом соединения доставлялись в Москву и оттуда отправлялись к месту плавания лодки. Поэтому и получали их адресаты раз в два-три месяца. Зато сразу кучкой.

Как-то подлодка, на которой служил Баринов, три месяца, выполняя различные задания командования, шла в Анголу. Без писем все просто с ума сходили. Тут, правда, старые письма играли большую роль. Расплывшиеся строчки на зачитанных до дыр ветхих листочках прочитывали в тысячный раз. Старались не думать, что послания эти чуть ли не полугодовой давности. Это были не просто письма, а Письма – вот так вот, с большой буквы.

Да, про Анголу. Пришли в порт назначения, замполит, которого все на лодке называли нежно, не скрывая иронии, «замуля», отправился за почтой. Никто не мог ничего делать. Предвкушали, как развяжут почтовый мешок, как посыплются из него конверты с марками, с картинками, как будут адресаты плясать за каждое письмо из дома да от родных. Едва дождались. Приволок замуля мешок с почтой. Вскрытие его – священный ритуал. Все дышать перестали. Замулю ненавистного в этот момент полюбили, как отца родного. Да и хрен бы с ним и его дурацкими приказами! Главное – вот оно. Письма!

...Вместо писем из мешка посыпались агитационные противоалкогольные брошюрки. Вроде напоминания морякам: жрите шило, да не забывайте, что партия против зеленого змия и законы «сухие» и «полусухие» не просто так принимает, а исключительно по «заявкам трудящих».