— А как Лиз? Она все еще с Сарой?
— О, да, у них все серьезно. Хотят пожениться и спорят о том, стоит ли проводить церемонию в штате, вроде Айовы, где свадьба легальна, или подождать, пока это станет законным в Орегоне. Все эти проблемы с окольцеванием. — Я качаю головой в неверии.
— Что, ты не хочешь жениться? — спрашивает она, в голосе намек на вызов.
Трудно взглянуть ей в глаза, но я себя заставляю.
— Никогда, — отвечаю я.
— О, — выдает она почти с облегчением.
— А ты? Все еще в Орегоне? — спрашивает она.
— Не-а. Я теперь в Лос-Анджелесе.
— Еще один беглец от дождя спасается на юге.
— Да, что-то вроде того. — Не обязательно говорить ей, как возможность ужинать снаружи даже в феврале быстро перестала быть в новинку, и как теперь отсутствие времен года казалось в корне неправильным. Я вроде как противоположность тем людям, которым нужно сидеть под лампами солнечного света в пасмурные дни зимы. В середине солнечной зимы Лос-Анджелеса мне нужно сидеть в темной коморке, чтобы чувствовать себя хорошо. — Родители тоже переехали. Жара полезнее для папиного артрита.
— Да, с дедушкиным артритом тоже дела плохи. В бедре.
— Это ужасно, — говорю я.
— Ты знаешь, какой он. Стойко все переносит. Фактически, они с Ба собираются путешествовать, чтобы по дороге посещать меня, сделали себе паспорта. Ба даже нашла студента-садовода, чтобы присмотрел за ее орхидеями, пока ее не будет.
— И как поживают орхидеи бабули? — спрашиваю я.
— По-прежнему завоевывают призы, поэтому, думаю, они поживают неплохо. — Миа смотрит вниз. — Я давно не была в ее оранжерее. Я не возвращалась домой с тех пор, как уехала сюда.
Я одновременно и удивлен, и нет. Вроде я знал об этом раньше, хоть и думал, что как только я уехал из города, Миа может вернуться. И снова я переоценил свою важность.
— Тебе нужно как-нибудь заехать к ним, — говорит она. — Они были бы счастливы услышать, как хорошо у тебя идут дела.
— Как
Когда я смотрю на нее, она выглядывает из-под водопада своих волос, удивленно кивая головой.
— Да, Адам, как у тебя все
— У тебя есть фотографии группы? — спрашивает она. — Может, на телефоне?
— Да, фотографии. У меня полно их на телефоне, но он остался в гостинице. — Полная чушь, но она все равно не узнает. И если она хочет фотографии, я могу купить ей в газетном киоске на углу журнал «Spin».
— У меня есть фотографии. Они бумажные, потому что телефон у меня древний. Думаю, даже есть с бабушкой и дедушкой и, о, есть отличные фото с Генри и Уиллоу. Они даже взяли своих детей, когда навещали меня на фестивале Мальборо прошлым летом, — говорит она мне. — Беатрикс, или Трикси, как они называют ее, помнишь их маленькую девочку? Ей теперь пять. И у них есть еще маленький мальчик, Тео, назван в честь Тедди.
При упоминании Тедди живот скручивает узлом. В плане чувств никогда нельзя точно знать, как отсутствие одного человека больше сказывается на тебе, чем отсутствие другого. Я любил родителей Мии, но мне как-то удалось принять их смерть. Они ушли слишком быстро, но в правильном порядке, перед детьми, ну, если не смотреть с точки зрения дедушки и бабушки Мии. Но у меня все еще каким-то образом не укладывается в голове, что Тедди навсегда останется восьмилетним. Каждый год я становлюсь старше, и думаю, сколько Тедди исполнилось бы. Ему было бы сейчас почти двенадцать, и я вижу его в лице каждого прыщавого подростка, который приходит на наш концерт и выпрашивает автограф.
Я никогда не говорил Мие, как сильно меня опустошила смерть Тедди, когда мы были вместе, так что теперь я точно не собираюсь ей этого говорить. Я потерял свое право обсуждать такие вещи. Я оставил или меня освободили от моего места за столом семьи Холл.
— Я сделала фотографию прошлым летом, так что она немного старая, но ты увидишь хотя бы приблизительно, как все теперь выглядят.
— Это ничего.
Миа уже перерывает свою сумочку.
— Генри все еще выглядит так же, как ребенок-переросток. Где же мой кошелек? — Она вываливает содержимое сумку на стол.